♪ She - Suede

В доме, где они живут (читай, существуют) уже третий месяц, надсадно скрипят половицы. Шестьдесят семь дней – срок, за который успеваешь не только выучить расположение гнилых ступеней, но и запоминаешь имена всех кухонных мух. А ещё в этом доме пятый день течёт кран; капает и капает с томным всхлипыванием на закалённую поверхность раковины и на отнюдь не семижильные мозги Ролли Джанклоу. В этом доме ни одна вещь не может похвастать стопроцентной функциональностью – выключатель в ванной бьёт током, с люстры под потолком гостиной периодически опадают хрусталики, окно в спальне открывается, когда ему самому вздумается, телевизор показывает полтора канала; и все они стонут и ноют, просят крепкой руки. Руки у Ролли Джанклоу крепкие. Но не оттуда. Зато язык подвешен в наиболее благоприятном для бесперебойной работы положении. Поэтому ежедневно, ежечасно, ежеминутно Ролли вместе со всеми предметами обстановки зудит и требует если не счастья в жизни и ящик шоколадных лягушек, то хотя бы ничтожную каплю комфорта.
Талантов у Ролли всегда было много – говорить и жевать одновременно, нравится чужим мамам, попадать в истории. Запредельно много, во всех областях. Единственное, пожалуй, с чем так и не сложилось – бытовая магия. Списывает Ролли это на то, что обожаемый папаша-маггл всегда отличался повышенной рукастостью, на раз-два вправлял мозги сломанным проигрывателям и соседкам, чьему имуществу случалось найти свой конец в детских террористических акциях. Таким образом, ни у кого не возникало необходимости переживать о целостности предметов внутреннего и наружного домашнего интерьера. До недавнего времени. Теперь же переживать бессмысленно, проще негодовать по поводу того, что Фердинанд Джанклоу родительской умелости не перенял. У Ферда талантов нет и не было, а магией сейчас его вообще пользоваться не заставишь и розгами.
Вывод один: сколько ни мечтай о сладкой жизни, бренность бытия на вкус – весьма отвратительная штука. А вот выходов из всего этого – несколько и ещё парочка. И «терпеть, сцепив зубы» в этот список не входит.
Ролли Джанклоу женщина не только рассудительная, но и вдобавок ко всему красоты неописуемой. Обе ипостаси в сумме дают плюс двадцать к интеллекту, плюс семь к удару левой, щит безнаказанности и возможность добавления плюс одного NPC к пати. Вышеупомянутого «плюс одного» Ролли нашла в ряду с морепродуктами ближайшего супермаркета, окинула взглядом потасканную робу и мятую щёку, и сразу – не будь дурой – смекнула: моб восемьдесят первого левела, полезный донельзя, надо брать. И взяла, улыбкой покруче Локоносовой и нахрапом. А ещё под руку – крепче маггловских наручников.  Ролли, к слову, ещё и деятельная. Деятельная до чёртиков.
Рабочее состояние крану было возвращено незамедлительно. Кроме того моб Ольф Труднопроизносимаяфамлия вернул к жизни кукушку из часов в гостиной, два стула и настроил четыре новых канала в телевизоре. И всё совершенно бесплатно. Ну, почти. Всё, что требовалось от Ролли – показать брату язык. То есть нет, язык она показывала исключительно из собственных убеждений, а требовалось – посетить местное питейное заведение в ближайший выходной. Ближайший выходной пришёлся одновременно на Пасху и футбольный матч большой степени важности для местного магглонаселения. О последнем обстоятельстве Ролли узнала уже, находясь внутри паба – прокуренного, заполненного под завязку и до неприличия шумного.
На входе Джанклоу трижды порывалась достать палочку и утихомирить ребят, если не Непростительным, то, по меньшей мере, Сонорусом и только годы тренировок дыхательной практики, глубокой медитации и недавно обретённый дзен уберегли чёртов маггловский городок от полного геноцида. По прошествии пары часов, пары пинт классического портера и пары тарелок снеков Ролли обнаружила в себе тщательно скрывавшуюся по пыльным закоулкам сознания любовь к магглам и футболу. И пока архи-полезный (в прошлом) моб Олли любовно прижимался во сне к столешнице, Ролли успела обзавестись ротой новых знакомых, странного вида кепкой и шарфом имени одной из мельтешащих на экранах команд. 
В общем, всё настолько круто, что Ролли даже подумывала сбегать за угол и отправить по-тихому Патронуса братцу, сообщая, что его дебилоидные магглы не такие уж олени и приходи, мол, родственничек, будем веселиться вместе. Но вся беда Ферда Джанклоу заключается в том, что лень не просто родилась раньше его сестры, но и успела к рождению Ролли пустить корни, заматереть и обзавестись потомством. Поэтому Ферд продолжает протирать очки и штаны дома, а Ролли продолжает веселиться в одиночестве. То есть, конечно, в компании. Всё в лучших традициях самых запоминающихся вечеринок, когда все чётко помнят – было весело, но подробности умалчиваются.
Коля пел, Борис молчал, Николай ногой качал. Друг сердечный, Ольф, внезапно поднял лицо из лужи пива и заявил, что созрел к вечной любви.
- Ааа-бал-деть, - резюмирует Ролли, упираясь правой ладошкой в щетинистую морду своего спутника с целью не допустить отравления алкогольными выхлопами. Левая рука безостановочно продолжает загребать с тарелки смесь орехов, – живой ты, что ли? Я уж подумала – всё, скапустился. Вот эти милым ребятам – мальчики-и-и, ваше здоровье – по пинте пообещала в честь твоей отходной. Ну, теперь тебе сам бог велел платить. Да уймись ты, горе мутноглазое, нечего слюни мне на плечо пускать.
Ролли отталкивается ногой от стола, чтобы отодвинуться подальше. Высокий стул протестующе скрипит, напоминая, что он таких шатателей не первый год терпит и чаша терпения вот-вот переполнится. Возможно, даже сегодня. Возможно, прямо сейчас. 
- Упс, – говорит Ролли, вынужденная придержаться рукой за край стола. Нет ничего более нелепого – добиться починки стульев в собственном доме и сверзнуться с казённого. –  Лапушка, нам бы повторить.
Она цепко хватает пропитанной солью и ореховым маслом рукой проходящую мимо сотрудницу паба – накрахмаленный передник, русо-золотистые волосы затянуты в высокий (гораздо выше и гуще, чем у самой Ролли) хвост, глубокое декольте далеко не А-уровня внушительности (Ролли в сравнении с ней – так, гуманоидная форма жизни, никак не представительница того же вида). Карминовые губы девы с явным сомнением кривятся, когда её взгляд падает на Ольфа , но Ролли доверительно похлопывает её по предплечью. Спутник Ролли в повторении вряд ли нуждается, но и против не высказывается, а сама Джанклоу весьма заинтересована в том, чтобы он лежал и не лоснился (читай, не прижимался и коленку не трогал). Исключительно с целью сохранения целостности напрочь пропитанной изнутри дурманом черепушки.
После очередного «Ну-ка, руки» тяжёлый мыслительный процесс отпечатывается на его лице, брови сдвигаются ближе к переносится, образуя глубокие морщины, верхняя губа искривляется. Он медленно съезжает вправо и, видит Мерлин, только чудо (в лице сострадательной Джанклоу) спасает его нос от столкновения с полом. Со стороны может показаться, что этому господину совсем нехорошо, но кто, скажите на милость, будет на него смотреть со стороны, когда здесь каждый третий пребывает в аналогичном состоянии.
-  Ольф! Олли! Мил-сердечный друг, ты понимаешь хоть, что совсем чокнутый? Никуда он, стул твой, не скачет. Да поднимись ты, тяжело же мне! Ойййфу, не-е-ет, да не так же, не наваливайся!
Ролли снова закатывает глаза с видом «вот же идио-о-от», отвлекаясь только на весьма расторопную Деву-в-переднике.  В левой части внушительного декольте  девы висит бирка с именем, и Джанклоу бы пробежаться по ней глазами хоть разок – тем более, что сама дева живёт, кажется, на соседней улице, выгуливает своего не то карликовую жучку, не то крысу-переростка мимо их дома и периодически старается завести дружеские (и вообще всякие) связи с Фердом. Но Ролли не до бирки, ей опять приходится блюсти неприступность собственной коленки и следить за путаной нитью беседы со спутником. 
- Что ты, прости, потерял? Отвяжись, а. Смотри, вон, наши – кстати, а твои «наши», они кто – щас гол забьют. Какой ещё, к чертям, коленчатый ключ?! Ах, сложнорычажный. Ну так бы сразу… Эй, малохольный, слушай меня внимательно, читай по губам, впитывай ментально. Хочешь жить – не… ааа, хрен с тобой.  У меня, у меня твой ключ. Да, берегу.
Ключ - красный, тяжеленный как сотня громамонтов и действительно сложнорычажный находится под столом. И когда нога Ролли нащупывает его, губы вытягиваются в тонкую линию, в недобро прищуренных глазах появляются шалые проблески, а внутри беспокойной души зреют планы невероятно коварной мести. Да отчего же Олли? Что с него взять, с юродивого? Все планы мести Джанклоу с детства имеют один неизменный общий знаменатель. 
- УАААУ! – Взвывает ликующая толпа, слетая со своих мест, как пробка от шампанского, выстреливая в потолок кто чем может – кепками, стаканами, дамами.
- УАААУ! Святые подштанники, Ферд, всё ты виноват, тролль ушастый! – Вскидывается Ролли. Она с удовольствием бы подобрала для братца слово похлеще, но она же а) дама приличная, б) в обществе (и не надо морщиться), в) и вообще рейтинг соблюдать надо.
Гол.

Отредактировано Rolly Janklow (2013-07-31 12:35:44)

Под раж беснующейся толпы в сердечном друге Олли окончательно разгерметизируются все шлюзы, и проявлениям внезапной всепоглощающей любви начинают подвергаться не только коленки. Ролли порядком устаёт рычать и всерьёз задумывается о коленчатом, сложнорычажном, призывно красном и умиротворяюще тяжёлом ключе. Подскакивает следом за остальными посетителями и полным тоски взглядом окидывает эту захолустную клоаку. На глаза снова попадается декольтированная дева, которую мимоходом, не отрываясь от экрана и гигантского сэндвича, успевает прижать к пивному пузу один из ярых болельщиков, и Ролли внезапно перестаёт ей завидовать и включает режим сочувствия. Теперь становится понятным, с какого лешего дева так рьяно желает дружбы с бледным упырём Фердом – на фоне местных ухажёров брат Джанклоу смотрится едва ли не рыцарем на белом звероящере. Надо бы объяснить бедняжке, что ждать спасения от Фердинанда столь же глупо, как, например, верить в то, что в этом прянично-приторном городишке на сорок с гаком тыщ жителей, двадцать две собаки, семнадцать кошек и группировку белок, прикормленных местными кондитерами можно сохранить в тайне свой любимый сорт чая и цвет сегодняшнего постельного белья. Девочки в таких городах должны с детства понимать, что полагаться на помощь джентльменов, сколь интересными бы они не казались на первый взгляд, не стоит.
Ролли посчастливилось родиться не в подобной дыре, но эту простую истину она осознала и уяснила очень давно.
Едва маленькой Ролли исполнилось пять, то есть она выросла настолько, что больше не могла свободно ходить пешком под стол, она начиталась книжек и придумала, что вот соседский Рик вырастет, станет героем, будет спасать слабых, обиженных и – непременно – прекрасных дам (кому отведена роль последних, надеюсь, уточнять не стоит?). На самой красивой обязательно женится (детализация по-прежнему излишняя?). Мама Джанклоу станет королевой (очень уж ей к лицу должна быть корона), под отцовским руководством окажется целая королевская армия. Ферд… Ферду они тоже что-нибудь пожалуют. Например, свитер с оленями.
В пять лет Ролли была опасно романтичной. Затем она подросла ещё немного и поняла, что если полагаться на Рика, то титула принцессы ждать столько же, сколько Фердинанду просветления. Нет, сентиментальность Ролли Джанклоу никуда не пропала, она до сих пор не прочь пожаловать кому-нибудь корону, пообещать шерстяных оленей на Рождество, но вот верить в благие намерения всяческих Ольфов или вот этого целенаправленно шагающего к ним странного типа она отказывается.
А, впрочем, это неважно. Всё сейчас вдруг оказывается неважным, кроме того факта, что у Ролли отличная фотографическая память. Особенно на лица.
Не распознать название новой серии очередной житейской драмеди на пути Ролли невозможно – хренов Аврорат. Из всех бессмысленных вещей в мире Аврорат, по мнению Ролли (примечание для тех, кто не помнит – единственно верному мнению), является наиболее абсурдной. Организация, призванная защищать людей, не только не выполняет своей миссии, но и всем составом прилагает максимум усилий, чтобы людям жилось в пять раз сложнее, чем, собственно до встречи с этой самой организацией. Особые всплески мизантропии вызывают самые старательные работники ножа и топора – Какеготам Праудфут и Даневажно Сэвейдж. Ни имён, ни званий деятелей Ролли не помнит и вспоминать никогда более не собирается.  Всё, что следует помнить об аврорах заключается в паре-тройке нецензурных выражений, степень неудобь сказуемости которых зависит исключительно от ваших ораторских способностей. Взять, к примеру, этого самого Праудфута – три звезды на эполетах, шашка наголо. Это же кишечное расстройство в чистом виде – появляется в самое неподходящее время в самом неподходящем месте, а, появившись, тотчас затмевает весь мир своей активной жизненной позицией и требованиями пикового внимания. 
«Вотжежооопа!», – думает Ролли, но вслух, как полагается всякому воспитанному кролику, произносит:
– Чивооо? Ничего мы с ним, ни разу, Олли, мил друг, не знакомы. Глазам он не верит, ишь. Слушай, поддатик, мозги ты себе окончательно проспиртовал, вот и блажится тебе. Не подруга я тебе, и зовут меня не… Как ты там выдумал? Нет, не повторяй, мне до лампочки. В общем, Дороти я. Ну, знаешь, как девочка, которой всякие Летучие Обезьяны нипочём? Хотя, куда тебе, горькому, знать. Ты ж длиннее барной вывески ничего, небось, не читаешь.
Говорить приходится громко (ликующая толпа всё не успокаивается), таращить глаза – широко (хотя прикрыть лёгкий приступ паники неподдельным удивлением не составляет труда). К тому же Ролли с малолетнего возраста является звездой домашних концертов и игры в пантомиму, может сходу мастерки изобразить и ридикюль, и электрического ската, и гравитационную сингулярность под горизонтом событий.
- Так что, соколик, ты завязывай с панибратством. По-хорошему прошу.
Последняя фраза звучит с плохо скрываемой издёвкой и вопросом, подчёркнутым свежезаправленным маркером. Уголки губ приподнимаются под строго регулированным углом, чётко дающим понять: я тебя, страж магического правопорядка, узнала, но хрен ты что сделать сможешь. Скинутая кепка выверенным движением возвращается на место, хвост приходится распустить. Глазами с аврором Ролли встречается лишь на секунду; не то, чтобы она боялась – Ролли чиста, как слеза единорога, и перед законом, и совестью – но поискать пути отступления просто необходимо. У Джанклоу были весомые причины исчезнуть из поля зрения Аврората и появляться в нём снова в их планы на настоящий момент не входило. 
По-хорошему, как и любой бобби, Праудфут не понимает. Мало того, что своей годами отработанной жандармской хваткой цепляется, так ещё и командирский тон включает. Ролли Джанклоу – женщина, обладающая просто монашеским долготерпением. Но с чем она мириться не может, так это с наличием над её свободолюбивой натурой верховодов и подвергателей секвестру её прав и возможностей. И если ранее Ролли действительно была настроена решить вопрос мирным путём и обоюдным согласием по маршруту «мы вас не трогаем и вы нас извольте тоже», теперь она настроена крайне воинственно. И ей, в отличие от аврора Праудфута, невозможность пользоваться палочкой нисколько не мешает. 
– Что же это, братцы, делается, вы только поглядите! Нет, вы послушайте, что этот глор говорит! Повтори-повтори, ну же, мы все хотим услышать, кого ты только что назвал козлоногим? Сам ты дерево, он только что в сетку отгрузил, если тебя глаза подводят! У нас тут недовольный, ребятки! Олли, ну-ка! Даму защитить не можешь, хоть честь команды отстоять возьмись!
Ради чести команды Ольф забывает и про всяческие части тела Джанклоу, и про своё некондиционное состояние. Не забывает только про ключ, который тут же и предлагает Ролли торжественно ему передать в профилактических целях. Расставаться со сложнорычажным ключом (ну он же красненький!) Ролли не намерена, и мягко советует Олли в предстоящей дискуссии прибегать к помощи одних лишь конечностей – верхних или нижний, это уже по обстоятельствам и понятливости.
Вопросы чести команды, как и предполагалось, заботят не только друга-сантехника, но и добрую половину близлежащего пятачка. К ним тут же подтягиваются весёлые ребята, работники фабрики по производству цемента в соседнем городишке. Компанейские, шумные, с уже закатанными рукавами и явным перевозбуждением в бычьих взглядах. Комментатор с экрана на стене судорожно кричит об опасном моменте, Ролли кровожадно ухмыляется теперь уже, глядя прямо в глаза аврора.
– Этот что ли особой разговорчивый? – Ловко перебрасывая из руки в руку полупустую тару один из новых знакомых – кажется Билл, но будь Ролли его мамой, она бы назвала его как минимум Сийеберхтом  – нависает над всё ещё не отпускающим саму Джанклоу аврором, и, несмотря на наличие дружественных отношений с Биллом, Ролли хочется если не слиться с полом, то хотя бы обнять ключ на двадцать пять.

Отредактировано Rolly Janklow (2013-08-01 22:43:47)

Каждому мало-мальски образованному магглу (но далеко не каждому дипломированному заматеревшему волшебнику) известно: кино дракой испортишь. «Больше, больше экшена!» – в один голос кричат режиссёры-постановщики, потому что одно из главных правил игрового кинематографа гласит (вы же не думаете, что мы с вами изо дня в день документалистику продвигаем в массы?), что good counsel does no harm. Дракой можно испортить декорации, старательно выпиленную лучшим дантистом улыбку специально приглашённой звезды, ну или каскадёров. Порча последних, к слову, мало отражается на бюджете блокбастера – семьи обычно берут на себя затраты на ритуальные услуги, а чистка паркета, неизменно тускнеющего от перманентного контакта с содержимым людских внутренних органов, или желудка, входит в стандартную должностную инструкцию любого уборщика. Как на съёмочной площадке, так и в питейном заведении.
Весьма и весьма, между прочим, дельный постулат, берущий начало в таком далёком прошлом, где, поговаривают, не ступал даже эскиз ноги homo sapiens, но однажды увязла сандалия бога. Отсюда и дальше вдоль геохронологической шкалы сцены брутального экшена встречаются в рандомном порядке, однако, с завидным постоянством, начиная со вспышки очередной Сверхновой, когда несколько особо самоуверенных молекул водорода и гелия не поделили между собой места в первом ряду, начистили друг другу физиономии, на выходе получив несколько круглых шариков разнообразных цветов и размеров. К тому же примерно геологическому периоду относится гипотеза «движение – жизнь». Учёные всего мира – даром что спорить любят – давно сошлись во мнении: нет движения – нет жизни. А вот с вопросом, куда и как двигаться, чтобы получилась жизнь, возникло много несостыковок. Наибольшее число приверженцев и преобладающее количество поднятых вверх больших пальцев в социологических опросах заняли теории, утверждающие, что движение правильное непременно должно представлять собой функцию перемещения из пункта А в пункт Бэ с обязательным ланчем и перекуром в пункте А-один, встречей с двоюродной бабкой троюродного брата третьей жены в пункте А-два, заменой шин в пункте А-итое и справлением естественных нужд в строго отведённых для этого местах на скоростных трассах между пунктами. И только самые древние, то бишь мудрые нации – майя и китайцы – знают, что на самом деле жизнь – ни что иное, как движение по Золотому Кольцу «Тот свет – тот свет», через перевалочные пункты роддом – контра – хоспис – крематорий. Средства передвижения у всех, безусловно, разные, а вот горюче-смазочный материал один – старый добрый экшен.   
Естественно, в тот момент, когда Ролли начала заваривать эту быстрорастворимую мультизерновую суспензию, она не надеялась, что файтинга можно будет избежать. Скорее, даже наоборот – предвкушала, намереваясь раствориться в спецэффектах и затеряться в массовке. Но, как это обычно случается с представителями семейства Джанклоу, из эпицентра взрыва до полного сгорания воронки выбраться не удалось.
– Ну у-у-упс. – Запоздало постановляет Ролли, с ловкостью канатоходца балансируя на краешке стола между целой и не очень посудой, куда она успешно ретировалась в ту же секунду, когда аврору Праудфуту стало не до её локтя. 
Сначала Мистер Лестрейд магического сообщества в противовес роллиному «уйдикозёлдосталуже» включает режим «Архи-непонятливый» и в то время, как наши космические корабли бороздят… в смысле, в то время, как нормальные люди берут в руки как минимум табуретку, едва ли не самой Джанклоу от дружелюбных ребят отмахивается. Замечательный «Кажетсябилл» периодически порывается отставить Ролли в сторону, но всякий раз ему что-то мешает – преимущественно кулак Праудфута. Вот и выходит, что Джанклоу, в общем-то, оказывается для обеих сторон занозой в заднице. Такая вот большая занозина в месиве людского муравейника, несуразная, мешающаяся. С неописуемым лицом, эмоции на котором меняют друг друга как картинки в детском калейдоскопе. Решительность, недоумение, скомканный отпечаток бурного мыслительного процесса и, наконец, практически буддистское просветление. Это уже со стола.
Оттуда Ролли спокойно может уже болеть за наших. И какая, к гоблинам, разница, где они, эти «наши» – на большом экране, который сейчас всё равно почти не видно, или в двух шагах от тебя.
– Я бы на твоём месте сейчас переживала отнюдь не за Мерлиновы яйца, касатик. Фрэнки, давай, я подержу твоё пиво. Говорила я тебе, блаженный, зови меня Дороти да относись ласково. Сам виноват. Оууу. Олли, мать твою растак, отколупайся от девы, она от тебя верещит. Или ляг в сторонке – если ничего не можешь, или сбегай за чипсами.
В соответствии с правилами хорошего тона, чужим мучениям надобно сопереживать. Жила когда-то по соседству с Джанклоу премилая дамочка, очень набожная и очень чадолюбивая. Она пыталась вдолбить в близнецов разумное, доброе, вечное, вроде «Мы все братия и сестры, давайте отведём душу в соседских объятиях, оросим друг другу жилетки в районе фиброзно-мышечной полости, промокнём слёзы на брудершафт и скрепим всеобъемлющую любовь пинтой-другой отборного самогона». И Ролли всё это, конечно, помнила. Но помнила она и то, что обниматься соседка предпочитала исключительно с обожаемым папашей, в то время как постоянно мешающаяся под ногами по-всякому Ролли  (тогда ещё чаще Розан) то и дело огребала по полной. Вполне справедливо полагая, что наказания неправомерны, Джанклоу жестоко мстила. И до сих пор месть считает лучшим оружием. И потому сейчас ей безо всяких там правил, не в тон, а больше в резонанс; по-сволочному, стервозно хорошо; так, что лучше и не вспомнишь, когда было. Ничтожная малость – знать, что кому-то бывает хуже твоего; чертовски приятная безделица – жидкая унция чужой крови в собственной луже, и ты больше не мокрое место, кровь быстро сворачивается.
– Эх, смотрела бы и смотрела. – Бормочет Ролли, наблюдая как очередной – с этим она даже не успела познакомиться – болельщик косолапой медвежьей походкой направляется к аврору, цыкая и посверкивая вставным зубом. – Интересно, а у них здесь есть эта штука… система видео-…подглядывания? Хороший же материал для домашнего просмотра к холодной зиме.   
Вид чужих страданий слишком привлекателен и лечит свои, незаконно полученные. Однако, на горизонте неожиданно – как Праудфут давеча – возникает внутренний голос, топорщит свой лисий хвост и вкрадчиво вопрошает:
Жалости у тебя совсем нет, Джанклоу, да? Ни грамм, ни полграмма? Ты посмотри – если раньше он был только на голову болен, теперь вообще инвалид будет. И ты приложила к этому руку.
Связь между причиной и следствием, как правило, неупорядоченная. И по обыкновению половая. Искать её стоит где-нибудь в гетто, в районе грязного плинтуса, возможно, немного ниже: истина, как любая бацилла, открытых пространств не терпит, предпочитая щели в полу или прорехи в человеческом подсознании, что на деле одни и то же – и первое, и второе систематически нуждается в капитальном ремонте, а подвергается, как правило, чаще только косметическому. Отсюда и все беды. С дырами в ламинате легко справится полбанки герметика, истину можно вытянуть за шиворот несгибаемыми доводами логических цепей или – как вот сейчас – насильственным, но весьма эффективным методом диалога с жалостливым внутренним голосом.
Долгое время мерзкий экспериментатор Павлов включал лампочку во время собачьей еды, до тех пор,  пока псы не стали выделять слюну при включённой лампочке. Внутренний голос Ролли знает все её рефлексы так же хорошо, как Павлов собачьи.
Ролли со злостью ударяет по столу чьим-то – кто ж его вспомнит теперь, всё равно половину хоронить надо – пивом. Пиво пенится и льётся на руки. Ролли скрипит зубами. Если бы Ролли Джанклоу отстегивали по галлеону за каждый скрип зубами и за каждый недовольный рык – она бы давно возглавляла рейтинг самых состоятельных магов Британии по мнению альтернативной версии журнала «Forbes», лимитед эдишн.
– Аврорааат… Как дети малые, ничего сделать не могут. А потом ещё спрашивают, почему с ними сотрудничать отказываются.
Подкатывает глаза Ролли, спрыгивая со стола. 
Дева вопит так истерично, что хочется познакомить её с ключом Ольфа.
Очередной раскат грома внутренней локализации – сломан ещё один стул и ещё одна челюсть. От маггла отлетает и ударяется об пол золотой зуб, а от аврора – ключи, явно подходящие какой-то колымаге по типу фердовой. Добрая самаритянка  Ролли Джанклоу по праву той самой, упомянутой ранее приглашённой супер стар выступаетт в роли супергероя в обтягивающем сверкающем трико.
Воображаемом, естественно.
Вы уже вообразили? 
– Так. ТАААК! Вы, ребятки, уже второй гол пропускаете. Мне кажется, товарищ нашу точку зрения уже не только к сведению принял, но и разделяет. – Ролли подхватывает Праудфута за шкирку, с пола ключи, определяет их в карман джинсов и уже свободными руками хлопает в ладоши. – Он обещает всем выпивку! Заканчивайте, пожалуйста, РАЙТ НАУ!
Ах, спасибо тебе, неизвестный герой, за отсутствие тормозов и возможность насладиться ещё одним мастерским ударом в гадко-аврорскую челюсть. Ролли притворно морщится, не скрывая, при этом ухмылки и шипит:
– На улицу-то я выйду. Залатать тебя помогу. Ты ж, небось, зельев-то с собой не носишь, вы же отважные до дури. Но потом – ты меня знать не знаешь. И прекрати орать моё имя. Я, знаешь ли, не от скуки по закоулкам околачиваюсь.

Отредактировано Rolly Janklow (2013-08-07 21:13:55)

– Да, Пенни, – сахарности в голосе Ролли столько, что даже десять столовых ложек дёгтя не спасут оконечную часть пищевого тракта от склеивания, – я в списке «славных ребят» под номером один, не забудь, фея. Я скоро вернусь.
Ролли подмигивает деве, решая не утруждать себя объяснениями, что помочь Праудфуту мог только врач, консультирующий его мать лет сорок назад, уговорив ту отказаться от этого необдуманного поступка. Ну, или немногим раньше работник аптеки. Но тут уж, скорее, отца. 
Объяснять бесполезно. В глазах Пенни люминесцентной мигающей строкой читается «Ты герой, Фредерик, с разбитой губой и гематомой со страусиное яйцо на скуле ты остаёшься героем, Фредерик. Я – вся твоя, Фредерик, увози меня в закат, Фредерик!».
Пускаться в объяснения глупо ещё и по той причине, что во взгляде, обращённом девой в сторону самой Ролли не менее яркими буквами, шрифтом Arial Black, полужирный, подчёркнутый, размер не меньше 24 читаются фразы, которые в виду определённой вероятности присутствия людей возрастной категории, находящейся за нижней границей обозначенного рейтинга, приходится скрывать за комбинацией символов «***», «####» или «!@#$%^&». 
Даже если Ролли бы и хотела, возвращаться, похоже, не стоит.
Помогая Праудфуту вытаскивать его потрёпанный зад из не менее разбитого питейного заведения, Ролли мысленно желает милой деве Пенни никогда не оказываться на её месте, она вообще очень добрая, очень. Тяжёлая дверь паба захлопывается за её спиной, сводя на нет объективную возможность попадания в спину если не молнии, то хотя бы подноса. Ролли хмыкает и со всей присущей ей страстью тычет Праудфута в бок.
Кажется, Ролли слышит, как постанывают Праудфутовы рёбра – звучно, уязвлённо, замогильно. Совсем как половицы в доме, который арендуют Джанклоу. Ролли абсолютно чётко слышит, как рёбра упрекают хозяина «Безответственная ты бестолочь, что же ты к нам так наплевательски, мы же не вечные, в твои-то годы пора уж понять». Но, по всей видимости, кнопка включения режима «Гипер-непонятливость» западала у аврора Праудфута добротно и с самого детства, поэтому прописная истина, что тело – сегодня есть, а завтра, вполне возможно, нет его никоим образом не пугала. 
Очевидно, других в Аврорат не брали. Коль не страдаешь героизмом последней стадии запущенности, можешь не дёргаться, в спасители мира тебя не возьмут. А если высокое начальство всё-таки даст слабину и  – за красивые глаза или папину фамилию – подпишет приказ о твоём назначении, не сомневайся – всякие Какеготам и Даневажно либо вобьют в тебя героизм насильно ежедневной внутримозжечковой инъекцией, или выбьют. Но уже тебя. Из своего логова. Тоже очевидно.
Так же, как и клиническая неустрашимость, бесспорность не лечится. Всё, что говорит Ролли, не подлежит сомнению. Даже под пытками или перед беззубой улыбкой старухи с клюкой Ролли не сможет обойтись без чего-нибудь первопричинного и незыблемого, вроде «Еда – это вкусно», «Смерь – это смертельно», «Аврорат – это геморроидально». И будет категорически права. Меняются времена, меняются предпочтения и стереотипы, тяглового верблюда сменяет паровой двигатель, а авроры ломали и будут ломать рёбра о своё непроходимое бесстрашие. На героичность не выписывается гарантийный талон, она не идёт в комплекте с палочкой  Оливандера, и от того-то, видимо, никто толком не умеет ей пользоваться. Уж если удалось урвать единичный экземпляр – на чёрном рынке, втридорога, без торгового чека и права на обмен и возврат – пускаются во все тяжкие, не читая инструкции по применению и не учитывая ограничений к использованию. Забывая одно важное обстоятельство: героями не рождаются, чаще всего происходит как раз наоборот – героями умирают, а Орден Мерлина и лавры получают уже посмертно. К тому же лавровый венец на деле мало чем отличается от тернового – ссадины на лбу оставляет такой же формы. И это в том случае, если голову удалось сохранить, а геройская голова, как не единожды зафиксировано в исторических хрониках, имеет подозрительную тенденцию оказываться на плахе первой. 
Ролли Джанклоу относится к тому типу людей, которые о благородстве думают в последнюю очередь, справедливо полагая, что оскорблённые честь и репутация ни в какое сравнение не идут с испоганенной плотью. Когда наружу торчат кишки, нравственным величием можно разве что попытаться заткнуть дыры. Исключительно с той лишь целью, чтобы добраться до могилы без дополнительных потерь в уже нестройных рядах внутренних органов. Добираться до могилы в каком бы то ни было состоянии (даже если брать за пример чужое надгробие для возложения траурного венка, ещё одного неотъемлемого атрибута настоящего героя) Ролли не стремится.
Ролли испытывает тяготение к жизни. Именно поэтому ни три месяца назад, ни сейчас тесная дружба с представителями закона её не привлекает. 
– Удивительный парадокс. Казалось бы, Аврорат, но что-то безопасностью и спокойствием даже не пахнет. – Ролли повторно втыкает локоть в аврорское подреберье, растягивая губы в такой же томной улыбке, как давеча преданная поклонница стража порядка, фея хронических алкоголиков, Пенни. – Чё расслабился-то? Обниматься потом будем. При прощании, бессрочном. Показывай, какая из колымаг, твоя? Не здесь же тебя штукатурить.
Ролли никогда не молчит, даже когда надо подумать. Она вообще знатный мультитаскер. Молчаливая Ролли – очень редкое природное явление, почти такое же редкое, как восьминогий мадагаскарский иглобрюх – дикая тварь вне классификаций, которой в детстве Джанклоу-папа пугал Джанклоу-дочь, когда Джанклоу-дочь отказывалась закладывать в себя манную кашу. Не потому, что тогда ещё Ролли не понимала всей прелести еды, и даже не потому, что каша была с комочками (что, сами понимаете, для манной каши почти такое же преступление, как применение Непростительного к домовикам), а потому, что уже тогда Ролли знала – если в детстве вы любите кушать манную кашу, то из вас вырастет самая настоящая размазня. Вот как Ферд. Именно он съедал сестринскую порцию (иногда отнюдь не добровольно), пока обожаемый папаша отворачивался.   
Мысли хаотично, загнанно бьются, перебегая от виска к виску; одна из них настолько велика, что не в состоянии даже бегать, она просто вертится по кругу на своём толстом заду, полуистерически, одним напором воздуха:   чтожеделатьчтожеделатьчтожеделать.
Нет, что именно следует делать, Ролли понимает, задача прозрачная, как блузка Пенни, на размер меньше фактически требуемого: а) избавиться от Праудфута, одного из главных пойнтеров всея Британии; б) избавиться от Праудфута так, чтобы через четыре минуты тридцать две секунды он не оказался на пороге их с братом дома (вполне вероятно раньше самой Ролли); в) не забыть стребовать с Министерства материального возмещения за моральный ущерб и оплаченную на три месяца вперёд аренду.
Суть вопроса заключалась в другом: как. И вот тут начинались проблемы. И это не удивительно – проблемы всегда там, где есть Аврорат. Ролли не знает, есть ли у Авроров девиз, но старый-добрый «we solemnly swear, that we are up to no good» им бы очень подошёл.
Хорошего ждать от Аврората не приходится. От жизни, впрочем, тоже. Жизнь – та ещё дрянь, выбить почву из-под ног ей обычно мало. Она, как правило, не останавливается, пока не выбьет всю душу.
Смешно до обидного. Смешно, потому что глупее ситуации не придумаешь. Обидно, потому что играть роль главного дурака Ролли не привыкла, для этого у неё имеется брат.
– Вот ведь… кретинская организация.
Здесь и далее во внутреннем словаре Ролли Джанклоу зияет исполинских размеров дыра, куда безвозвратно проваливается каждая относительно цензурная мысль и откуда нагло высовывают зубастые морды стаи отнюдь не политкорректных словообразовательных моделей. С тремя восклицательными знаками. Но Ролли по-прежнему очень добрая. Наверное, ненадолго. Обратный отсчёт пошёл.

Отредактировано Rolly Janklow (2013-08-19 08:35:15)

«Ролли, – говаривала Филомена проникновенно, собирая осколки очередной разбитой вазы (которая «мамочка, это честно-честно была идея Ферда собирать квазидвигатель, а я даже не поняла ещё, что это вообще такое») и внимательно вглядываясь в лицо пятилетней Ролли; в такие моменты в выражении её глаз всегда появлялось нечто муторное – так бродят дрожжи в окладистой кадке. – Не сутулься, немедленно вымой руки и никогда не позволяй мужчине, даже если это твой брат, руководить твоими действиями». Ролли не была образцом послушного ребёнка, постоянно проявляя упрямую самостоятельность, но, мамин опыт общения с обожаемым папашей уважала и учитывала. Потому до сих пор может похвастать идеальной осанкой, наличием жидкого антисептика в сумке и… и, в общем, всё. Видимо, программа аутотренинга оказалась какой-то неправильной (вероятнее всего, из-за упоминания в ней Фердинанда), но выполнению последнего условия всегда что-нибудь препятствует.
Чаще всего, безусловно, внутренний голос, безапелляционно заявляющий, что в своих командах он руководствуется исключительно пособием «Логика для чайников». Ролли это пособие никогда в глаза не видела, в его существование в целом верит слабо, но знает точно: вместо эпиграфа там указано что-то, вроде «Пути логики неисповедимы». Иначе с чего бы её собственная логика нормальным асфальтированным пешеходным переходам или хотя бы тщательно протоптанным человеческим тропам предпочитает сбивать мыски по бездорожью, или – ещё лучше – провалиться в какую-нибудь вымышленную кроличью нору. В общем, лёгких путей не только не ищет, но и всячески им противится. Например, прежде чем явить миру пинту озарения, логика Ролли околачивается где-то в районе желудка, с живым интересом изучает покрытую завесой тайны зону подреберья и даже порывается спуститься туда, где безраздельно  властвуют инстинкты, и воспитанной логике, казалось бы, совсем не место.   
Ролли давным-давно себе пообещала, если попадёт случайно на автограф-сессию автора бесполезного пособия, непременно расскажет ему, что любой метод хорошо бы сначала опробовать на кроликах, прежде чем выпускать в люди. Кстати, о полевых испытаниях.
– Я могу позвать кого-нибудь из твоих новых друзей, - в голосе Ролли к удивлению самой Ролли звучит нечто, подозрительно напоминающее уязвлённое самолюбие. В честь какого праздника самолюбие оказалось уязвлённым – тот ещё вопрос, но факт остаётся фактом, – если моя кандидатура тебя не устраивает. Они тебя с радостью приголубят. И историю расскажут любую, какую попросишь.
Маггловские транспортные средства для Ролли делятся на три категории: Фердов драндулет, не Фердов драндулет и мотоцикл.  К мотоциклам Ролли питает необъяснимую, иррациональную нежность, не имеющую прямой зависимости ни от возраста, ни от потрёпанности мотоцикла. При виде мотоцикла в глазах тридцатилетней Ролли заводят рил сердечки, примерно такие же, какие заходились в беспорядочном сете у Ролли пятнадцатилетней при упоминании квиддича. Направить указующий перст в сторону своей жестянки Праудфут не удосуживается, в пределах видимости оказывается сразу две, и некоторое время Ролли тратит на мысленное снятие мерок с автомобилей, чтобы определить, какой больше подходит под определение «мини». Процесс выходит достаточно ресурсоёмким в силу того, что от правильных мыслей её то и дело отвлекает внутренний голос, настойчиво предлагающий решить проблему более действенными способами, вроде пнуть и убежать. Ну, или хотя бы сесть на пол и предаться прокрастинации. О том, что прошлое его волеизъявление привело к этой глупой ситуации, голос забывает. Здравый смысл, как обычно, в дискуссии не участвует, только машет ручкой с третьего ряда, пожёвывая попкорн.
– Что-о-о? То есть ты хочешь сказать, за то, что агрессивные идеологические фанатики свободно разгуливают по стране и убивают невинных людей забавы ради, вместо партии в покер, ответственность лежит на мне – слабой женщине, а не на учреждении, прямой обязанностью которого является применение экспериментальных методов инквизиции по отношению к богомерзким висельникам? Я в восторге. Нет, правда. Вам там совесть паяльником прижигают каждое утро вместо планёрки?
Откровенно говоря, Ролли не уверена до конца, что прямо сейчас совершает правильный поступок. Возможно, правильные поступки остались на потом – накачаться чем-нибудь эдаким до звёздочек и отключиться до завтра. Или, быть может, они остались где-то в недалёком прошлом, в качестве альтернативного развития событий.  Она ведь могла напялить на себя рыжий клокастый парик с буклями и нарисовать отвратительно розовой помадой большой рот. Или хотя бы пустить в дело лучшее женское оружие – скалку, и заставить Ферда сделать что-нибудь с этими его дурацкими половицами.
Однако, подходящий момент либо ещё не настал, или же безнадёжно упущен. А обожаемый папаша учил «Розан, из любой ситуации нужно выходить с честью».  Именно поэтому у Ролли в кармане всегда есть пара-тройка сухарей. Ах, да. Карманы.
Сурово хмурясь, Ролли проводит ревизию карманов короткого пальто. Месяца два назад она даже не подозревала, что будет каждый раз при выходе из дома (даже если необходимо сделать пятнадцать шагов до почтового ящика ради свежей газеты) распихивать по карманам Костерост и Кровевосстанавливающие зелья так же обыденно, как иные забрасывают бумажные платки или мятные леденцы. Кто бы мог подумать, что всё это станет чересчур реальным, выпуклым, как стекло на лупе, и неоткуда будет ждать помощи, и даже само желание ждать её исчезнет – в силу развоплощения кумиров, из чувства протеста.
Из этого же чувства обезболивающее зелье Праудфуту она не предлагает – пусть мучается. Из заклинаний же, предварительно убедившись, что вокруг машины никто не околачивается и – для большей страховки – совсем опустив кепку на глаза, пользуется простенькими Сuro и Demo infectum, максимально откладывая тот момент, когда Праудфут вернётся к  нормальному физическому состоянию.
Сам же Праудфут не способствует своему скорейшему исцелению, а очень даже наоборот.
Порядочный мужчина никогда не станет размахивать перед лицом дамы красной тряпкой с чётко обозначенной цифрой её – дамы, разумеется, а не тряпки – возраста. Но это лишь ещё раз подтверждает и без того неопровержимую теорию – порядочных в Аврорате не водится. Даже вернувшись в сомнительный паб с уныло капающим из крана пивом, приличного мужчину найти гораздо проще, чем, совершив рейд по Аврорату. 
Упоминание третьего курса вынуждает Ролли замереть, прервав заклинание на середине. Потому что, на какой козе к воспоминаниям не подкатывай, всё равно оказывается, что корень зла коварным змеем уползает как раз куда-то в район третьего курса.
Безусловно, совершать ошибки людям не запретишь. Даже если ужесточить законы, ввести смертную казнь, настращать истязаниями поизощрённей и даже отменой пособия по инвалидности, зачастую это лишь подстёгивает людскую фантазию. Самые ужасные ошибки в истории человечества совершались исключительно по той причине, что находится новатор, считающий, что свежая мысль «а вдруг именно мне удастся выбраться сухим из воды?» пришла в голову ему одному. Тот факт, что выбравшись из воды сухим, все храбрецы, как правило, попадают прямиком в костёр, никого не смущает. Одно из любимейших хобби человечества – проверять свою шкуру на прочность. Чужую, кстати, тоже.
Ролли страсть как любит тыкать в опалённую чужую шкуру чужими же ошибками.
А вот свои признавать ни за что не станет.
– Во-первых, заткнись. Во-вторых, …заткнись. В-третьих, заткнись и слушай. Врали тебе, ничего я у вас не хотела и хотеть не думала. Я всегда мечтала стать дендрологом, зачем мне ваши инферналы и прочая дрянь? Я же девочка.  –  С самого детства Ролли свято верит в железобетонность этого аргумента. Мусор выносить будешь ты, Ферд, я же девочка. Я не била этого слизеринца, профессор, я же девочка. Это не я стащила твой огневиски, папа, я же девочка. – И вообще, Фредерик, хочешь, я заклинанием ошибусь, Фредерик? Я же такая бесталанная. Мне же что Curo, что Crucio – всё едино. А если не хочешь, не расстраивай меня, понял, да?
Она даже подумывает, изобразить наглядно Фурункульное проклятие, или хотя бы Риктусемпру, потому что, по-хорошему, с такими, как Праудфут только так и надо разговаривать. Жестами. И не всегда с палочкой.
Но посовещавшись с внутренним голосом, здравым смыслом и даже подключив к обсуждению логику, на секундочку вынырнувшую из желудочного сока, Ролли справедливо решает, что уподобляться всяким она не станет и сознательно запускает мнимый цугцванг. Иными словами, делает то, что получается у неё лучше всего.
Ролли просто жизненно необходимо выиграть хоть немного времени на то, чтобы определиться с дальнейшим планом. И лучшего помощника, чем громкая истерика, в этом деле не найдёшь – это вам любой женский роман и мыльная опера скажут. За последнее время Ролли этих мелодрам так насмотрелась, что без труда может стать счастливой обладательницей приза зрительских симпатий в ежегодном конкурсе «Weeper-1997».  Достаточно вспомнить любую из жизненных перипетий Эмили Бишоп, правый конъюктивальный мешок до краёв наполняется солёной водицей. Если с одной сценой не получилось, не расстраивайтесь – светопреставления локального масштаба в жизни Эмили Бишоп случаются каждую пятницу, начиная с шестьдесят первого года и до настоящего момента, отличный шанс потренироваться. Ролли для того, чтобы пасть в бездну чёрной меланхолии  достаточно восстановить в памяти внешний облик миссис Бэ (нет, серьёзно, как она до сих пор не развалилась?), а там приходит и осознание того, что сейчас потечёт тушь (потому что вот она, тушь, уже на руке), а в прокуренном зале паба осталось целое блюдце острых как чёрт орешков. Рецепт беспроигрышный: слёзы – горше настойки женьшеня, всхлипам позавидует Кентервильское привидение.
Для верности Ролли как клещ вцепляется в аврора, сознательно выбирая ещё незалеченные следы футбольного междусобойчика.
– Ну, отпу-усти меня. – Каждая уважающая себя женщина знает, что надрывисто всхлипывать следует в середине самого главного в предложении слова. Хорошо бы ещё сучить ногами, но эта мини-колымага полностью оправдывает своё название. – Отпусти, будь человеком. Я же ни-ичего не знаю, не видела. У меня же… у меня брат – тиран и диктатор, он живо-ого места не остави-и-ит, если узнает. И на тебе тоже.

Отредактировано Rolly Janklow (2013-08-21 18:52:18)