25 августа 1998
Alicia Spinnet & Fergus Greengrass
don't fret, precious, I'm here
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12014-10-29 18:52:11
Поделиться22014-10-29 22:29:56
План был невообразимо прост: достать волосы младшей Гринграсс и мантию подороже, дождаться ухода на работу Гринграсса старшего и спокойно пролезть в его дом. Собственно, даже оборотное зелье в этом плане было лишь подстраховкой на случай непредвиденных обстоятельств, а не жизненно важной необходимостью - ведь никогда не знаешь, насколько болтливы эльфы и прочий обслуживающий персонал семейства. На практике же дело не заладилось с самого начала, но вскоре пошло на поправку, и в руках Спиннет оказался таки многострадальный пучок волос с расчески маленькой слизеринки, раздобытый кем-то из ее однокурсников и трепетно переданный в Орден. Теперь дело оставалось за малым: выпить серебристую гадость и закончить начатое, проникнув в кабинет не самого доброжелательного человека и стащив у него кое-какие письма. О содержании их и важности Алисия могла лишь догадываться, на большее она претендовать и не думала, довольствуясь мнением "меньше знаешь - крепче спишь". Да и возможность пойти на ело в одиночку, проявив небывалую самостоятельность и смекалку казалось столь важным, что ни о чем другом спрашивать не приходилось.
Днем того дня Алисия скрупулезно собирала всю имеющуюся информацию, которая может внезапно пригодиться: план дома Гринграссов, история семейства, девичья фамилия матери Астории, ее второе имя. О походке и манере говорить Спиннет могла лишь догадываться, но с радостью отметила и похожий цвет волос, и не сильно отличающийся рост с телосложением. Казалось, что если ты будешь больше похож на того, в кого нужно превратиться, зелье будет работать максимально долго и не принесет неприятных неожиданностей. Облаченная в голубую мантию, переливающуюся дорогим шелком и украшенную искусной серебряной вышивкой, девушка немного повертелась перед зеркалом, наблюдая за мимикой своего нового лица; столь привычное поднятие левой брови казалось теперь невозможно нелепым, нос смешно морщился, а губы очень удачно складывались в саркастичную ухмылку. Гладкая кожа без единой веснушки показалась Алисии какой-то мертвой, фарфоровой и нереальной, такой не похожей на ее собственную. Глаза смотрели из зеркала холодно и невероятно смышлено, словно всего лишь пара волос Астории Гринграсс оказались на деле наделены собственным мнением и осуждали подобное использование. Скорчив напоследок своему непривычному отражению смешную рожицу, Спиннет спешно аппарировала, прокручивая в голове план дома и все возможные способы проникновения внутрь.
Вторая часть плана, заключавшаяся в тихом и незаметном взломе и поиске необходимого кабинета с резным деревянным столом, внутри которого и должны были быть спрятаны злосчастные письма, прошел куда лучше - едва ли через тридцать минут после аппарации мисс Спиннет уже держала в руках заветные бумажки. Теплый шершавый пергамент конвертов приятно хрустел в пальцах, разливаясь мягким звуком по всему кабинету, отскакивая о деревянных панелей стен и возвращаясь обратно. Это было слишком уж спокойно и умиротворяюще, чтобы быть правдой. Слишком тихо, - подумалось было Алисии, когда внизу раздался хлопок; то ли двери, то ли аппарации. Стук часовых стрелок, шепот конвертов, скрип половиц; среди этих трех звуков настойчиво раздавался еще один: гулкое биение сердца Алисии. В голове судорожно прокручивались варианты развития событий, которые старались захватить все возможное дальнейшее действо, от возникновения перед ней настоящей Астории Гринграсс до простого домового эльфа. То ли боевая смекалка, то ли настоящая глупость заставила Спиннет пойти на то, чего бы она никогда не сделала в другой ситуации: не найдя ничего лучше, кроме как спрятать конверты за пояс для чулок и понадеявшись на лучшее, девушка быстро юркнула из комнаты, мгновенно попадая прямо в лапы к чудовищу.
Мистер Гринграсс казалось бы, немало удивился. Настолько, что в первую секунду Алисия вовсе забыла о том, что находится под оборотным зельем. К счастью, память вернулась на место вовремя, но заодно и приоткрыла мрачный занавес происходящей на главной сцене трагедии: за всем этим поиском информации, девушка так и не смогла полностью вникнуть в отношения отца и дочери. Да будь у нее хоть какой-нибудь в этом опыт, она бы смогла выкрутиться. Только вот отца у Спиннет никогда не было и в помине, а единственная ролевая модель семейства Уизли казалась малость неподходящей в данной ситуации. Позитивное мышление все же взяло верх над всей непонятностью ситуации, и настойчиво предложило сделать хоть что-нибудь, сославшись на болезнь или на крайний случай временное помутнение рассудка.
- Отец, вот ты где! Я искала тебя в кабинете, но тебя там не было. Потом я подумала, что ты на работе, но ты видимо вернулся раньше, словно почувствовал, что я дома. Я так соскучилась по тебе, что решила вернуться из своей поездки в э... пораньше. Может пойдем в гостиную? Выпьем чая, поговорим о том, что произошло за это время, - Алисия несла какую-то чепуху и нещадно краснела, совершенно напуганная и подавленная отсутствием быстрого реагирования на нестандартную ситуацию. Ей доверили столь важное задание, а она в шаге от провала. Понятное дело, что Гринграсс едва ли купится на оборотное зелье - не зря же он так крепко сжимает ее предплечье и не дает отойти, пристально вглядываясь в глаза. Должно быть, он уже давно понял, что что-то не так. Оставалось только догадываться, что именно он придумал в ее оправдание, и какое наказание за этим последует. Едва ли она сможет вызвать кого-нибудь на помощь, ведь Григрасс и сам не дурак, тут же ответит призывом своих друзей. Вот бы только незаметно скользнуть рукой в карман и достать палочку, оглушить его быстренько и броситься бежать. Все ведь еще не так уж и плохо: она в сознании, мужчина не разгневан, за ее спиной не стоит настоящая Астория. Может, отцовское сердце все же спишет все на усталость и юношескую глупость? Только вот все становится куда хуже.
That puts it all into perspective and I
Want to stay home, be left alone.
Someone make my mind up
So I don't have to decide
Действие зелье прекращается в тот самый момент, когда Гринграсс едва различимо расслабляется, почти готовый поверить в этот бессвязный панический бред. Видя, как меняется его лицо, Алисия чувствует и столь заметные перфомансы на своем - нос удлиняется, губы становятся более пухлыми, подбородок округляется. Мантия кажется становится немного мала и ползет вверх, натягиваясь на спине и плечах. Волосы тянутся куда-то вверх, завиваясь непослушными локонами. Она буквально чувствует, как вскакивают на мраморной коже задорные веснушки, несущие в этот раз вовсе не солнечную радость - смерть. Алисия забывает, как надо дышать и судорожно придумывает новую стратегию: молчать.
- Делайте со мной что хотите, но я не скажу ни слова.
Наверное, Орден сгорит со стыда за ее глупую промашку. И будет гордиться тем, что она даже под пытками не выдала их тайны. В самом деле, не полезет же Гринграсс ей под мантию? Ему ни за что не найти конверты, никогда не догадаться, что именно она искала в его кабинете и смогла ли найти. Остается лишь надеяться на то, что он оставит ее в живых. Остается лишь надеяться на то, что ее мучения не будут слишком долгими и она потеряет сознание раньше, чем получит второе непростительное. Остается лишь надеяться, что он сочтет ее слишком незначительной и маленькой для того, чтобы увидеть ее настоящее лицо: лицо противника и врага, готового до последнего бороться ради той самой единственной справедливости.
Надеюсь, не ты убил мою мать, - думает напоследок Алисия, прежде чем крепко сжать губы: чтобы наверняка не проболтаться.
Отредактировано Alicia Spinnet (2014-10-29 22:58:35)
Поделиться32014-10-30 14:02:34
Назойливый сигнал охранной системы выхватил Фергуса из тяжёлых размышлений и заставил возвратиться к реальности; к реальности, в которой он сидел над очередным черновиком грядущего указа о реформе, накануне разосланным нескольким представителям ближнего круга. В пояснениях к документу было от руки добавлено несколько строк, написанных тёмно-изумрудными чернилами: ему предлагали занять должность главы одного из отделов. Размышляя над открывающимися перспективами и взвешивая положительные и отрицательные стороны возможного согласия, Гринграсс всё острее чувствовал, что после событий мая уже не сумеет как прежде просиживать штаны на месте чиновника. Он рвался к реальным боевым действиям, сражениям и убийствам — только так, казалось ему, он сможет отомстить за смерть жены и бегство старшей дочери.
Но пока в кабинете надрывалась сигнализация, мысли о работе пришлось отложить. Кто-то проник в поместье, и, несмотря на то, что этим кем-то скорее всего окажется домовик или кошка Астории, стоило проверить реальное положение дел. Прихватив со стола палочку, Гринграсс быстро поднялся со стула и вышел из своего кабинета, направляясь к каминам Атриума.
* * *
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, в тишине поместья Фергус услышал скрип задвигаемых ящиков, шорох и звук быстрых шагов, свидетельствующий о наличии в его домашнем кабинете незваного гостя.
Гостьи.
Астории.
Девочка выскочила из комнаты так быстро, как будто от этого зависела её жизнь, и на полном ходу врезалась в подошедшего к двери отца. Гринграсс схватил дочь за плечо, ибо она рвалась убежать, и развернул к себе. Выражение страха на её лице никак не вязалось с привычным отсутствием ярких эмоций. Такие рожицы Астория строила только когда слышала разговоры о грядущей инициации молодых аристократов в ряды Пожирателей и собиралась разразиться по этому поводу испуганной истерикой. То, что напугало дочь сейчас, должно было быть действительно страшным; и Фергус уже собирался потребовать от неё внятный отчёт о происходящем, как девочка открыла рот:
— Отец, вот ты где! Я искала тебя в кабинете, но тебя там не было. Потом я подумала, что ты на работе, но ты видимо вернулся раньше, словно почувствовал, что я дома. Я так соскучилась по тебе, что решила вернуться из своей поездки в э... пораньше. Может пойдем в гостиную? Выпьем чая, поговорим о том, что произошло за это время…
«Что за?..»
Она искала его? Соскучилась? Фергус подозрительно присмотрелся к дочери. Перепуганная, она заливалась краской, и, по всей видимости, тщилась убедительно солгать. Позволяя ей выговориться, мужчина ждал продолжения её речи — что бы ни случилось, Астория непременно выдаст себя последующими словами.
Но никаких слов не потребовалось, когда на идеальной белой коже девочки вдруг начали выступать яркие веснушки, а черты лица поплыли, изменяясь. Через пять секунд перед удивлённым мужчиной оказалась вовсе не его дочь, а очень похожая на неё и страшно испуганная блондинка. Ситуация мгновенно приобрела смысл.
— Делайте со мной что хотите, но я не скажу ни слова.
И незнакомая девчонка, в подтверждение своих слов, плотно сжала губы и чуть откинула голову назад, как бы отдаляя себя от угрозы. Этот жест был пропитан инфантильностью, детской уверенностью в том, что если закрыть глаза или накрыться одеялом с головой, монстр тебя не найдёт.
— Теперь повстанцы посылают в пекло малых детей? — с лёгким оттенком презрения на лице поинтересовался Гринграсс у девчонки, замершей, будто изваяние, от звука его голоса.
Вопрос был исключительно риторическим, ибо за много лет службы Тёмному Лорду Фергусу не раз приходилось наблюдать "подвиги" маленьких защитников справедливости во время жестоких боёв. Тонкие, хрупкие, бледные, с широко распахнутыми глазами, в которых священный ужас горел напополам с адреналиновым экстазом, сжимающие губы в тонкую бескровную нитку и судорожно стискивающие волшебные палочки до боли в крохотных ладонях. Ему приходилось видеть и их посеревшие холодные трупики на слоях густой пыли и битого камня в руинах того, что эти пташки, проявляя буквально самоубийственную отвагу, защищали до последнего вздоха. Беззаботные детишки, ещё вчера собирающиеся гурьбой в школьном дворе и волнующиеся из-за оценок, только-только выучив простейшие заклинания вроде "акцио" или "алохоморы", кидались наперерез матёрым солдатам, разбрызгивая во все стороны багряно-красные лучи своих "экспеллиармусов" и фонтанчики горячей артериальной крови из глубоких осколочных ран. Универсальное пушечное мясо. Живой щит для отстреливающихся из-за их спин авроров. Никто не смог бы сказать, сколько таких деток погибало не от рук Пожирателей, а из-за сбитого прицела друга. Они не знали ни одного целительного заклинания, щитовые чары у многих получались не с первого раза — впрочем, и одной неудачи было более чем достаточно, — и, как следствие, гибли пачками. Фергус по этому поводу не испытывал ни сожалений, ни разочарования, ни горя: маггловским выродкам и всем, кто их защищает, прямая дорога на Авалон, даже если на их губах не успело обсохнуть материнское молоко.
Эта девчонка ничем не отличалась от них. Маленькая заносчивая идиотка, решившая поиграть в героиню. Она инстинктивно съежилась от безудержного животного страха перед неизбежным, так и не осознав до конца, что теперь никогда не покинет стен этого дома. Впрочем, стоит отметить и сообразительность — её тело уже начала пробивать нервная дрожь, стоило Гринграссу чуть сильнее сжать пальцы на её плече. Даже яркие веснушки потеряли цвет, так быстро сошла с хорошенького лица всякая краска. Девчонка действительно очень похожа на Асторию — оборотное зелье лишь подкорректировало черты лица и особенности телосложения, да выбелило кожу. У этой особы была чуть более женственная, сформировавшаяся фигурка. Пожалуй, она старше, чем кажется на первый взгляд, но худоба и отсутствие косметики делают её практически ровесницей шестнадцатилетней девочки. При таком сильном сходстве действие изменяющих облик чар должно держаться гораздо дольше положенного часа. Сколько же она тут ошивалась до его прихода? Что искала и что успела узнать? Однако Фергус быстро одёрнул себя: у него предостаточно времени на то, чтобы разобраться в происходящем. Блондиночка запоёт быстрее, чем остынет приготовленный эльфами-домовиками ужин.
С этой мыслью Гринграсс толкнул белокурую девчонку на стену так, что она сильно ударилась головой и поцарапала висок об угол старинной картинной рамы, на холсте внутри которой маслом был изображён один из родоначальников благородного семейства. Как и все магические портреты, он обладал возможностью двигаться, и сейчас молча, с мрачным удовлетворением аплодировал потомку, донельзя возмущённый вторжением в фамильное поместье. Если бы портреты могли выходить из рам и колдовать, армия сторонников Волдеморта утроилась бы в одночасье. За чистокровными волшебниками стоят годы, столетия драгоценного магического наследия — оттого более нелепыми выглядят заявления грязнокровок о равных с ними правах. Этих выскочек, уродливых ошибок природы нужно и должно уничтожать безо всякого сожаления, как паразитов. Мужчина крепко обхватил одной ладонью тонкую шею, а предплечье вдавил в грудную клетку девчонки — чтобы и не вздумала дёргаться. От цепкой хватки на её белой коже мгновенно проступили насыщенные розовые пятна в форме пальцев. Ему хватило бы одной секунды, чтобы сломать ей шею, но для начала стоило узнать, по чьему наущению она забралась в его дом, приняв облик его дочери. Фергус запустил свободную руку сначала в один, а затем во второй карман её дорогой шёлковой мантии — интересно, сколько денег спустили повстанцы на этот провалившийся маскарад? — и извлёк на свет волшебную палочку. Девчонка даже не додумалась сделать подделку в виде точной копии палочки Астории, так была уверена в успехе своего несуразного плана. Кроме того, у неё было множество шансов вытащить оружие из кармана и попытаться превратить происходящее хотя бы в подобие честного поединка, но она, по молодости и неопытности, а ещё от страха, все их упустила. Подняв палочку на уровень серо-голубых глаз, Фергус сильно согнул её двумя пальцами. Гибкая древесина только жалобно и тонко хрустнула — с таким же звуком сдались бы и маленькие позвонки, — и разломилась ровно напополам. Одна половина палочки повисла на тонкой серебристой ниточке, проходящей через сердцевину.
Волос единорога. Идеальная начинка для палочек светлых магов. Слабых светлых магов.
Усмехнувшись, Гринграсс отбросил обломки в сторону, и сжал пальцы на шее девчонки, не позволяя воздуху наполнять её лёгкие.
— Ты всё мне расскажешь, милая, — доверительно сообщил он блондинке, что принялась дико извиваться — довольно бойко с учётом того, что её движения вдоль стены всё ещё были ограничены его рукой, — и тщетно ловить полными губами живительный кислород, — Когда я позволю тебе заговорить.
Он дал ей полминуты. Но блондинка продержалась сорок секунд, прежде чем безжизненно обмякнуть, закатить глаза и поползти вниз по стене, потеряв сознание. Фергус разжал пальцы и отступил на шаг, позволяя девчонке упасть на пол. Светлые кудри живописно разметались по доскам из красного дерева.
Брезгливо отряхнув руку, мужчина открыл дверь в свой кабинет и зашёл внутрь, на ходу снимая плотную дорожную мантию. Что удивительно, беспорядка среди его вещей не наблюдалось. Либо девчонка точно знала, что и где искать, либо потратила лишнее время на то, чтобы аккуратно расставить все предметы обратно по своим местам. За что, собственно, и поплатилась. Кинув мантию на спинку кресла, Гринграсс один за другим выдвинул ящики стола. В одном из них обнаружилась недостача стопки старых писем, которые давно надо было сжечь, да руки не доходили: с реформами в Министерстве Фергус приходил домой глубокой ночью, совершенно измотанный и не способный на мысли об утилизации переписки. Так должно было случиться и сегодня, если бы не сработали простенькие охранные чары, которые могли среагировать и на протирающего пыль домовика, и если бы мужчина действительно списал всё на пресловутого домовика. Задвинув ящик обратно, Фергус ещё раз огляделся, но не увидел других изменений в обстановке кабинета. Возможно, девчонка расскажет ему больше. Если окажется выносливее своих товарищей.
Пока что она всё так же неподвижно лежала на полу в коридоре, где он её оставил, не подавая признаков жизни. Наклонившись, Гринграсс подхватил девочку под шею и коленки и поднял на руки, прижимая к груди. Он почти не ощущал её веса. Ей хватит одного Круциатуса, чтобы завизжать и запроситься к мамочке, и второго, чтобы испустить дух. Глупый, глупый ребёнок.
В подвале, наскоро замытом домовиками после предыдущего постояльца, держался стойкий полумрак. Свет исходил от небольшой сферы под потолком, и растекался по стенам бледными мандариновыми разводами, выхватывая из черноты отдельные детали. Фергус сгрузил свою добычу возле стены и через мгновение к ней из каменной кладки сноровисто поползли массивные зачарованные цепи — кандалы защёлкнулись на запястьях и цепи вздёрнули тело вверх, выпрямляя в полный рост. Девочка всё ещё не пришла в себя, поэтому тяжело повисла на этих опорах: голова опущена, лицо закрыто кудрявыми волосами, коленки согнуты и ноги почти не касаются пола.
Убедившись, что крепления держатся прочно, Гринграсс поднял голову девчонки за подбородок и от души влепил ей сильную пощёчину. Куда гуманнее было бы воспользоваться заклинанием, но ему никогда не была присуща гуманность.
— Твоё имя? — резко спросил он, когда девица наконец открыла глаза.
Она выглядела совершенно сбитой с толку, что неудивительно, дезориентированной и запутавшейся. Наверное, во мраке забытья её разум сочинил красивую сказку о счастливом будущем, но Фергус был более чем готов развеять эти иллюзии жестокой реальностью. Ей не стоило связываться с повстанцами. И уж точно не стоило забираться в его дом, рыться в его вещах и бросать ему вызов.
С силой встряхнув девчонку, Гринграсс задал следующий вопрос:
— Что ты искала?
Упрямо сжатые губы заменили ему ответ. Вздохнув, мужчина взялся за ворот переливающейся голубой мантии и разорвал ткань, поддавшуюся с громким треском, и её обрывки едва удержались на оголившихся плечах. Куда-то девчонка должна была деть его бумаги, а настроения на деликатный обыск с применением магии Фергус не испытывал. Под мантией на девице не оказалось почти ничего: светло-розовый комплект откровенного нижнего белья, да чулки с поясом и подвязками — слишком уж она вырядилась для своего задания. Считала, что именно так ходят чистокровные волшебницы? За тонкий пояс, держащийся на талии, были кое-как засунуты смятые листки пергамента. Гринграсс вынул их. Бумага оказалась тёплой, нагретой горячей кожей.
— Мама тебя не учила, что нехорошо брать чужие вещи? — мягко спросил мужчина, разглядывая порозовевшее от стыда и смущения лицо девочки. Ситуация никак не располагала к смущению, казалось бы, какая теперь разница? Но вопреки всему девчонка мило и даже трогательно краснела, будто нарочно привлекая внимание к красивым изгибам своего тела, высокой груди и округлым бёдрам. — В твоих интересах отвечать мне. Чем дольше ты будешь упрямиться, тем больнее тебе будет — а заговорить придётся, уж это я тебе обещаю. Будь благоразумной.
Поделиться42014-10-30 19:19:20
run for cover; my sense of fear is running thin, undercover: just like a candle in the wind
tell everybody, tell everybody: brothers, sisters, the ending is coming
В ее голове все представлялось каким-то специфически-зеленым светом, совершенно не похожим на луч смертельного заклинания. Несущим в себе уверенность, новые силы и самое главное - необъяснимую, необъятную надежду на лучший исход. Все самое страшное, казалось бы, осталось позади; мертва юная душа, мертво и тело ее обладателя. После потери матери, после потери пусть и только биологического, но все же отца, после начала страшной, настоящей войны, не оставалось уже места для боли душевной: настолько все уже было изрезанно, истрепанно, порвано на мелкие куски и сожжено заживо. И только ярое желание отомстить внушало какие-то моменты веры в лучшее будущее, жажду борьбы и сопротивления. Чертову надежду, из-за которой уже погибло так много людей, что едва ли вспомнишь каждого, едва ли по ним всем написаны некрологи и приготовлено персональное место на кладбище.
В сложившейся ситуации, казалось бы, для нее было больше плюсов, чем минусов. Взять хотя бы возможность быть закопанной где-нибудь отдельно, а не в куче павших в бою магов, не среди сотни тысяч фунтов мертвых (и совершенно ни в чем неповинных) магглов. Только и до этого дело вряд ли дойдет; и именно в этом Алисия была обязана именно происходящей войне. Острой, безжалостной и ничего не прощающей: слишком тяжелой для того, чтобы упускать даже незначительную информацию. Гринграсс ни за что не убьет ее до тех пор, пока не узнает хоть каплю правды. Замучает, запытает до полусмерти, но не произнесет непростительного, если она не расскажет. Всеми силами нужно лишь себя сдерживать и стоять на своем; столь упрямой и не разговорчивой по своей сути Алисии, подкрепленной отсутствием возможных потерь и юношеским максимализмом молчание казалось совершенно просты и естественным. Уж что что, но в этом она сильна, как никто другой. Если, конечно, не добраться до ее страхов, спрятанных глубоко внутри и пока еще не увидевших свет. До тех страхов, от которых она буквально теряла сознание, не в силах верить в происходящее на самом деле.
Гринграсс, кажется слишком спокойным и равнодушным в его презрительности и уверенных движениях, явно давая понять Алисии, что попала она не в самые лучшие руки. Да что уж там, по его манере держать себя, ленивыми кошачьими движениями опрокидывая ее голову на угол тяжелой рамы, становится абсолютно ясно: лучше бы она попала к другому приспешнику Темного Лорду. Не к этому, что, похоже, испытывает настоящее удовлетворение именно от пыток. И самым правильным казалось просто позволить ему делать все, что угодно, не протестуя и не возражая. Маггловский курс самообороны гласил, что маньяки испытывают удовлетворение именно от сопротивления своих жертв, их страха и мольбы о пощаде. И это то, чего Гринграссу от нее точно не добиться; Алисия лишь широко распахивает глаза и губы, когда его руки сжимаются на ее тонкой шее. Она практически готова поклясться, что слышит хруст своих позвонков. На самом деле же - лишь сильная пульсация в тех местах, где его ладони прикасаются к тонкой коже и противный треск волшебной палочки, от которого так хочется обиженно заплакать. Любимая, дорогая и единственная, выбранная вместе с мамой - одно из немногих воспоминаний теперь мертво и едва ли подлежит восстановлению. Шансы выбраться практически равны нулю; руки на шее сжимаются сильнее и сильнее. Алисия уговаривает себя не дергаться, умереть поскорее несмотря на логику и предубеждения, но тело все равно подвластно страху смерти: в своих отчаянных попытках вырваться она самой себе напоминает бьющуюся об лед рыбу. Со всех сторон на нее надвигается серой пеленой темнота, изредка вспыхивающая мелкими яркими огоньками. Последнее, что видит Спиннет перед своей первой смертью - серые глаза, наполненные равнодушием и скукой. Последнее, что чувствует, теряя сознание - резкую боль в затылке, ударившемся о стену. И тихий голос в темноте повторяет на все лады безжизненным голосом: "Ты всё мне расскажешь, милая"
we are fallen, we are fallen; now we're just gonna ride it out
Где-то посреди этого забытья, темноты и безумия, Алисия бредет по длинному коридору, чувствуя острую необходимость выбраться. Словно жизнь ее на самом деле как раз зависит только от этого, как будто душа ее на полпути в потусторонний мир. Слыша голос матери, поющий колыбельные, она спешно заглядывает за первую попавшуюся дверь и замирает.
Каникулы перед вторым курсом, Нора, близнецы, теплые пирожки миссис Уизли, ворчливые страшные гномы, которых так жалко отправлять в полет. Она садилась перед ними на колени и уговаривала пойти погулять в соседний сад, раз за разом получая укусы. Позже мистер Уизли так заботливо водил палочкой над ее многочисленными ранами, рассуждая о том, что доброта иногда бывает слишком большой, настолько, что становится злом, самым страшным и неотвратимым. Сейчас, в этом тумане, Алисия понимает его слова куда лучше, чем в двеннадцатилетнем возрасте и снова кивает, повторяя за маленькой копией себя.
За каждой из следующих дверей - все такие же воспоминания лучших моментов ее жизни. Словно разум старается напомнить ей, ради чего стоит жить и бороться. Будто это она, Алисия, саму себя пытается убить и не думает бороться. Она просто, быть может, уже мертва, и нет в этом никакого смысла. Только голос матери такой родной и знакомый, долгожданный и немного забытый, заставляет идти все дальше и дальше, отыскивая ту самую дверь, где папа и мама как на фотографии, убранной в любимый блокнот: молодые, смеющиеся и вдохновленные своей любовью. Алисия смахивает слезы с щек, закрывая дверь, за которой вновь и вновь вечер ее выпуска, глупости близнецов, еще близкая Анджелина и грустная Кэти. Ей почему-то, очень хочется остаться там, с ними, отпраздновать еще раз, или два, или три. А то и вовсе остаться в прошлом на вечность. Если ее смерть на самом деле такая, то лучше бы она правда была мертва.
- Так нельзя, доченька. Ты должна бороться, - мама такая красивая и белом платье, с русыми длинными волосами и невероятно длинными ресницами. Похожа на фею, и совсем не похожа на ту Алисию, что стоит перед ней - бледную, исхудавшую копию, теряющую связь со своей жизнью.
- Ради чего мне бороться? Здесь ведь все, чего я лишилась.
- Ради будущего. Ты должна была вспомнить все это только для того, чтобы понять: какой бы тяжелой не была жизнь, в ней всегда есть моменты, которые все оправдывают. Я знаю, что ты со всем справишься, только не забывай...
Невидимая рука бьет наотмашь, стирая любимое лицо из видений. Алисия, кажется, кричит или плачет, пытаясь руками схватиться за подол маминого платья, только образ ее все равно разлетается мутно-белым туманом, унося с собой коридор, двери и столь необходимые для счастья воспоминания. Перед открывающимися глазами - пыльно-золотистые локоны и кожа дорогих ботинок. Добро пожаловать обратно в реальность, Алисия. Пока тебя не было, произошло не так уж и много. Ты подоспела вовремя.
I just want to take it in, even when your fire runs out
will you start it up again?
— Твоё имя? Что ты искала?
Алисия дергает рукой, сбитая с толку сонным желанием потереть глаза. После таких странных видений реальность казалась куда более ненастоящей, чем живая мама рядом с ней и образы себя маленькой, учащейся в Хогвартсе вместе с лучшими друзьями, придумывающей проделки и старающейся не попасться на глаза учителям. Здесь, в это новом сне, стены каменные и влажные в отблесках факелов, гуляет ледяной сквозняк, а рукам неудобно. Всего пару движений вызывают противный, слишком резкий и громкий звон цепей, и Спиннет морщится. Боль, кажется, отступила куда-то внутрь нее, благодаря шоку ли или полному отсутствию сил. Заставляя себя дышать, она пытается вспомнить мамино лицо и ее слова, такие вдохновляющие, правильные. Смотреть в глаза своему мучителю оказывается совсем просто: вовсе он не испепеляет ее своим взглядом, и гриффиндорка отчаянно ищет, за что зацепиться мыслями, чтобы отвлечься от неприятных ощущений в руках и на щеках. Почему-то кажется, что если вместо слов замкнуться в себе, рассматривая внимательно лицо врага, станет куда легче, а боль и вовсе исчезнет. Алисия бродит взглядом по фигуре и лицу, сжимая губы как можно крепче; мужчина кажется таким похожим на своих дочерей, и невообразимо красивым в полусумраке подземелья и потерянной ясности мыслей. Что-то внутри ядовито шипит о том, что будь он страшно некрасив, все было бы лучше, гораздо лучше, просто невероятно насколько лучше. Но у нее вот в мучителях именно такой, получающий удовольствие от пыток и невероятно красивый, словно мраморная статуя. Нельзя быть таким людям столь злыми, думает Алисия и готовится к удару, стоит Гринграссу поднять руку в очередной раз.
Сердце проваливается куда-то вниз, а к горлу подступает огромный комок, стоит мужчине разорвать ее мантию и коснуться такими теплыми - и все равно холоднее температуры ее, испуганного и борющегося за жизнь тела - пальцами ее живота, забирая письма. Спиннет нещадно краснеет, смотрит слишком испуганно, чтобы не выдать свой страх, и резко прячет глаза, рассматривая стыки каменной кладки. Только бы он не догадался, что находится в шаге от той точки, на которую и давить то не надо - так, погладил, и она скажет все, что угодно, лишь бы ее не трогали. Стоя там, в холодном подземелье, наполненным сквозняком и треском факелов, Алисия уже не могла думать ни о чем другом. Какая к черту смерть и боль, когда ты стоишь не только уязвленная, но и практически голая - да и не стоишь, а висишь на цепях, едва находя почву под ногами. Еще и перед незнакомым, взрослым и уверенным в себе мужчине. Жестоком, разозленном, жаждущем узнать все, что ему нужно. Спиннет жмурится, ерзает и сжимает ноги как можно крепче, стараясь спрятать всю себя даже от случайного взгляда.
Голос Гринграсса совершенно тихий за таким противным сердцебиением, за всеми этими внутренними переживаниями и сильными страхами. Алисия почти готова открыть рот, чтобы хотя бы наврать, и лишь в последний момент берет себя в руки. Орден, близнецы, мама. Она не может их подвести, как бы жутко не было. Самое страшное - это смерть, которую она почти не боится. Самое страшное, на самом деле, совершенно другое, но думать об этом девушке совершенно не хочется. Не до этого сейчас, когда собираешь в себе все силы, лишний раз напоминаешь, на каком факультете ты училась, почему полезла сначала в Армию Дамблдора, а затем и в Орден Феникса. Такие как он убивают ни в чем неповинных людей. Если сдамся - лишу их даже надежды на справедливость и спасение, подведу Орден и мы точно проиграем войну. Алисия кусает губу, улыбается и встряхивает головой, посильнее и поразмашистее, намеренно встречаясь затылком с стеной. Она не скажет ни слова, не произнесет ни единого звука. И лучше даже не давать ему возможности получить ответы - обратно, в мир грез, из которых он ее уже не достанет.
На губах застывает улыбка, пальцы ног теряют чувствительность от холода. Алисия чувствует засохшую кровь на виске, привкус металла на языке и тупую боль в затылке. Еще разочек удариться, да посильнее, и может все будет кончено навсегда. Гринграсс ни за что не догадается, кто она и откуда, да ведь и так он думает, что она не из Ордена. Конечно, в него же не должны взять молоденькую девчонку. Только эта самая девчонка одно умеет лучше всего на свете: молчать. Отводя плечи назад, насколько этого позволяли вытянутые вверх руки, Спиннет смотрит уверенно и спокойно, собираясь сделать последний рывок к свободе. И к смерти.
Отредактировано Alicia Spinnet (2014-10-30 19:34:57)