Грейс поплотнее закуталась в чёрную мантию, распустила волосы так, чтобы они спадали на лицо и, в последний раз оглянувшись на своё временное убежище, шагнула в камин. «Косой переулок, общественный камин», — произнесла она тихо, но уверенно — и её закружило в вихре зелёных языков пламени. Главное, не пропустить нужную решётку, главное, выйти в правильном месте — привлекать к себе излишнее внимание и делать большой крюк не входило в планы Грейс на сегодня.
Выбираясь из камина, Грейс запнулась и чуть было не упала, но её подхватил какой-то мужчина, как раз торопившийся воспользоваться камином. Он галантно подхватил её за локоть и произнёс успокаивающе: «Осторожно, мисс!». Грейс вздрогнула, вырывала локоть из рук незнакомца и быстрым шагом направилась к выходу, не оборачиваясь на своего спасителя. Тот, кажется, что-то ещё сказал ей вслед, но она слышала только шум крови в собственных ушах, да завывание холодного осеннего ветра в такт мерно капающим дождевым каплям.

«...первым делом она бросилась закрывать все камины. Прошла по дому с палочкой наперевес, проверила всеми возможными способами присутствие посторонних — пусто. Потом набросила защитные и сигнальные заклинания, какие знала, покрепче сжала палочку и принялась ждать. Через несколько часов, когда прямая спина заныла, когда руки побелели, когда невыносимо захотелось пить, она повторила процедуру ещё раз. Обошла неизвестное ей место — что-то из кэмпбелловского наследия. Зачем-то заглянула под столы, в шкафы, за портьеры. Снова села. Снова остекленелым взглядом буравила стену.
Ангус не пришёл. Всё было кончено».

Пустые улицы таращились на неё тёмными окнами. Грейс не сбавляла шага, но старалась не переходить на бег: сердце её билось так часто, точно вот-вот выскочит из груди и поскачет рядом с ней по разбитой мостовой, обгоняя на поворотах. На плече под мантией она несла сумку с дневниками Ангуса и единственными сохранившимся вещами, тем, что удалось схватить при побеге. Посох, увязанный в магически защищённую от любого проникновения ткань, покоился на самом дне сумки и, Грейс казалось, обжигал ей бок одним своим присутствием. Кажется, шумел гром — или это всё ещё страх обволакивал маленькую глупую Грейси?
Она правда старалась держать себя в руках, но они слишком дрожали для этого.

«...чтобы отвлечься, на второй день она достала книгу, но всё равно каждый раз вздравгивала, стоило старому дому подать признаки жизни. Ветер на улице стал её самым страшным врагом — каждое его движение дарило Грейс то лишнюю надежду, то невнятный животный ужас. Палочка не уходила из её рук, она отвлекалась от книги каждый раз, как ей казалось, что кто-то на неё смотрит — всё время хотелось пить, но Грейс никак не могла заставить себя выйти на кухню и поискать, что есть в этом доме. Дом возвышался над ней и, Грейс была уверена, давил на неё, заставлял чувствовать себя ещё хуже, ещё более маленькой девочкой, чем она являлась на самом деле. Остро захотелось домой, чтобы перешучиваться с Грэмом за ужином, чтобы получать молчаливое одобрение Кристиана, чтобы всё-всё это было, наконец, в прошлом, чтобы снова, как раньше: своя кровать, своя комната, свои книги, своя семья.
Они умерли, напомнил дом. Они все умерли из-за тебя».

«Гиппогрифф» был известным заведением в определённых кругах, однако относительно новым и пока не внушающим доверия. Грейс знала, что им владела семейная пара, но никогда в жизни не видела их — надеялась, что окажутся не из тех, что похожи на Беллатрикс Лестрейндж и её мужа, тогда ей точно конец. Грейс сверилась с вывеской на здании, неуютно поёжилась и всё-таки решительно вошла.
Слишком сильно громыхнула дверь, но Грейс ни жестом, ни движением не выдала, что что-то не так. Она огляделась, стоя ещё у двери, не занимая место за столиком, как планировала ещё в самом начале, и, заметив женщину, явно работающую в этом заведении, направилась прямиком к ней. 
— Мисс? Мне необходимо поговорить с владельцем бара.
Голос звучал хрипло. Несколько дней говорить было не с кем.

Отредактировано Grace Bronte (2014-11-15 19:06:16)

Деревянные ступени крутой лестницы вились под ногами, поскрипывая при каждом шаге. В последнее время по ним прохаживались слишком часто. Слишком большое количество посетителей для одного холодного погреба. Энди постоял на пороге подвала, раскачиваясь на последней ступеньке, в темноте прислушиваясь к далекому грому за стенами их бара. Узкие тени от высоких бочек, расставленных вдоль стен, сбегались к нему из глубины, почти касаясь подножья лестницы. Почти дотрагиваясь мысов его сапог. Почти. Энди взмахнул волшебной палочкой, зажигая огоньки в тусклых плафонах под самым потолком, как ему показалось, слишком судорожно, резко, стараясь удержаться на лестнице, не соскальзывая вниз. И все-таки неловко соскользнув, мужчина криво усмехнулся тому, как екнуло сердце в тот миг, когда опора была потеряна, а тени, еще не поглощенные светом, продолжали тянуться к нему. Клаттербак и сам не знал, почему в последнее время ему так тяжело давались напряженные моменты. Он лишь чувствовал собственное тело, будто впервые очутившись в нем, как никогда прежде – остро, отчетливо, будто каждый мускул или нерв были натянутыми струнами, готовыми вот-вот лопнуть. А стоило тронуть – звучали оглушительно, бешеным боем сердца, стуком крови в ушах. Энди не понимал, когда успел превратиться в старый контрабас в руках сумасшедшего музыканта. Возможно, когда впустил в свой подвал мятежников, рискуя семьей и собственным домом. Или когда на его глазах убивали людей на улицах Лондона. Или может быть после вечера проведенного в компании Пожирателей Смерти совсем в другом баре, на другом конце его маленького мира. До всех этих событий, на протяжении всей жизни, Энди глядел в лицо опасности с такой легкостью, будто с ним никогда не может случиться ничего действительно непоправимого. И даже после падения сквозь огненный смерч, коротая длинные бессонные ночи в больничной палате, он был равнодушен к теням. Глух к собственному телу. Годы, проведенные во сне, с улыбкой блаженного на губах. Физическая боль лишь дополняла эту макабрическую иллюзию жизни, Эндрю впитывал ее, не думая сопротивляться, принимал, как данность. Что же изменилось теперь? Что за сила наматывала его жилы на кулак до хруста, до изнеможения, превращая в параноика, невротика, оголтелого паникера, шарахающегося от каждой тени, и даже от тех, что оставались поодаль? Энди изо всех сил не желал признавать, что этой силой был Страх, ведь до нынешней весны, они были незнакомы. Страх не мог прижиться там, где не существовало здравого смысла, где инстинкты самосохранения летали в пространстве сознания бумажными самолетиками с примятыми крыльями. Где фантазии и мечты поглотили все, даже самую затаенную боль, действуя, как амортизаторы в этом спятившем поезде, несущемся под откос. Их воплощение помогло реальности прорвать вакуум той бесконечной коматозной грезы, в которой существовал Клаттербак, и взять каждый болтающийся рычаг управления под контроль. Отныне у Энди была Вероника, была своя крыша над головой, планы на будущее, политические взгляды. По правде говоря, теперь Энди было, что терять. И Энди боялся.
Эль из бочки потек по рукам, через край переполненного кувшина, и Клаттербак громко выругался, сердито мотая головой, отгоняя мрачные мысли. Прежде предаваться самосозерцанию у Энди и времени то не было, всегда нужно было все делать срочно, думать быстро, преодолевать, идти дальше, иногда – без оглядки, бежать наперегонки с жизнью, спотыкаясь о проблемы, коварными корягами подбрасываемые прямо под ноги. Сегодня был спокойный день. Пустой подвал, захламленный десятком разыскиваемых террористов, пустой бар наверху, будто ливень смыл даже малейшее желание любого человека выходить из дома в этот день. Ливень, или может быть, война. Энди закрутил вентиль, покрепче перехватил кувшин и прежде чем погасить свет, шагнул на первую ступень лестницы. Подальше от теней.
Вернуться Клаттербак успел как раз вовремя, к моменту, когда скучающая смуглая красавица у барной стойки, обратилась к нему с вопросом. Польщенный вниманием собственной супруги, Эндрю не замедлил дать машинальный ответ:
-Григ. Их всех зовут Григ.
И не преминув воспользоваться возможностью, проходя мимо, легонько ткнул пальцем в худенькие ребра Вероники.
-А меня зовут Энди, сердце мое, начинается с «эй».
Мужчина принялся мыть липкие от эля руки, со странной смесью нежности и тревоги наблюдая за женой исподлобья. Он знал ее натуру, знал, какую радость доставлял Веронике каждый шумный пестрый праздник. Среди веселых незнакомцев она казалась бесконечно счастливой. Энди это было чуждо. Как и в детстве, в такие моменты, он оставался в стороне, издали, ревниво наблюдая, как блестят ее глаза, как развеваются юбки, слышал лишь звон браслетов на тонких запястьях, и столь же звонкий смех. Люди в костюмах, люди в масках, среди них так просто растворяться. Особенно человеку со шрамами. Это было бы действительно просто. Может быть, решение не устраивать вечеринку в честь Хэллоуина, с его стороны было неоправданно эгоистичным. Эндрю почувствовал укол вины за этот скучный тихий вечер, хотя умом понимал, слишком опасно устраивать костюмированную вечеринку в доме, где прячутся мятежники. Невозможно уследить за каждым человеком в маске, пробирающимся в подвал. Понимала это и Вероника. Но Энди смолчал. Просто на всякий случай.
Звякнул колокольчик, возвестив о приходе нового посетителя. На секунду Клаттербак почувствовал облегчение, пока Вероника будет занята обслуживанием нового клиента, скука забудется, как и грусть. И лишь затем вернулась тревога, которая усилилась стократ, когда до Энди донеслись напряженные ноты в голосе жены. Он уже обходил стойку, крепко сжимая палочку в руке, когда наконец увидел неведомого гостя, почувствовал, как расслабилась Вероника. Но все же, был настороже. Девчонка-подросток в самую мрачную ночь в году под проливным дождем решила заглянуть в бар, где к блюду дня стабильно подавали огненное виски? Эндрю сильно сомневался, что ею руководило любопытство или случай. Не сводя глаз с бледного серьезного лица девочки,  он медленно пересекал зал, маневрируя между столиками. Палочку заткнул за пояс джинсов, в максимальной близости от ладони. Однажды с него уже хватило одной безобидной семейной пары. Купиться на безобидного ребенка намного проще, не так ли?
- Проходи, не стесняйся,- прервал Энди жену, положив ладони на ее теплые плечи, - к сожалению, сладостей в этот день у нас не припасено, но гадостей мы не заслуживаем. -  Клаттербак скупо улыбнулся своей бездарной шутке, действительно надеясь, что эта девчонка не желает ни того, ни другого. – Могу предложить сливочного пива, даже не смотря на то, что мы почти закрыты.
-Ты знаешь нашу гостью, милая? – обратился он к Веронике, отчасти, чтобы разобраться о чьей смерти она упомянула, и когда успела стать тому свидетельницей, отчасти, по требованию своей новой подруги Паранойи.

     Она стояла, совсем не похожая на нее – невысокая, бледная, испуганная. Длинные темные волосы влажными прядями спадали на лицо, глаза пустые, губы напряжены. Против нее – шумной и загорелой Вероники, которая умудрялась заполнять собой все пространство, юная посетительница Гиппогрифа смотрелась особенно странно. И все же, цыганка не могла оторвать от нее взгляда совсем не поэтому. Куда больше ее взволновало, что могло заставить столь необычную особу покинуть свою теплую постель в столь поздний и столь мерзкий час, когда большая часть волшебников жмутся к каминам и перешептываются на своих кухнях. Когда не сразу понимаешь, сверкает ли небосвод от молний или вспышек заклятий.
     На плечи девушки легли теплые сильные руки Энди, и та едва заметно улыбнулась уголком губ. Каждый раз, если ей не везло забыться, уйти в негативные мысли, он каким-то невероятным седьмым чувством понимал, когда стоит оказаться рядом. Благодарно сжав прохладной ладонью его пальцы, цыганка вновь с тревогой всматривается в лицо девчушки. Та старается держаться гордо и спокойно, вместе с тем одновременно каждой мышцей выдавая свой страх. Что-то не дает ей покоя, и Клаттербак понимающе сжимает губы и аккуратно касается предплечья гостьи, потянув ее к одному из столиков.
     - Что же ты сразу не сказала? Обожаю такие вопросы!
     Гроза за окном наэлектризовывает воздух, хлещет дождевыми волнами, покрывает мурашками загорелые предплечья. Вероника с сожалением стоит на форточку и снова закрывает ее, подумывая о том, не предложить ли девочке какао. В меню его, конечно, нет, но и испуганные девицы, рассуждающие о вопросах жизни и смерти не каждый день захаживают в их бар.
     Едва цыганка, скорее из любопытства и приличия, заикнулась о погибшем-частично-по-ее-вине парнишке, неожиданную гостью накрыло. Еще долю секунды она боролась с собой, после чего бледное личико спряталось в ладонях, и девушка заметила едва ощутимую дрожь, проходившую по спине незнакомки. Словно сломанный механизм, забывший сработать вовремя, она почувствовала щелчок и внутри себя. Дыхание перехватило, и бывшая Смитли не могла понять, почему. Возможно из-за того, что ей просто претила мысль о страданиях в столь юном возрасте. Возможно потому, что Вероника готова была жалеть и покровительствовать всем обиженным и несчастным. А, может быть, и причиной являлся ее затаенный страх о том, что она обрекла человека на гибель.
     Несмотря на то, что цыганка сотрудничала с Пожирателями Смерти более полугода, по ее вине не погиб ни один из тех, на кого они пытались ее натравить. Все то, что ей приходилось делать, она старалась максимально смягчить и уйти от любой ответственности. Она примкнула к армии Темного Лорда не потому, что была злодейкой, жаждала крови или питала неприязнь к магглорожденным. Это была ее тюрьма, ее заточение, надежда, ослепившая ее. Поэтому, осознав всю свою роль, Вероника прилагала все усилия для того, чтобы сохранить как можно большее количество жизней. И пусть она не питала ни привязанности, ни даже приязни к тому мальчугану, Грэму, его смерть все же была на ее совести. Тогда она ощущала свою беспомощность, бесполезность, неспособность самостоятельно постоять за себя. Сейчас же ощутила столь редкое, и потому такое колючее чувство – стыд.
     Брат.
     Твоя семья отказалась от тебя, Вероника, но у этой девчонки отняла ее семью ты.
     Сжав губы и сцепив руки в замок, цыганка прикрыла глаза и резко встала с места. Ей требовалось движение, требовалось отвлечься от своих мыслей и не дать никому заметить, что вдруг надломилось внутри нее. Легонько погладив плечо Энди, девушка серьезно посмотрела на него, и кинула гостье:
     - Я принесу тебе чай.
     Цыганка демонстративно принялась греметь посудой, пытаясь найти чистую чайную чашку, что оказалось совершенно невыполнимо в условиях того, что в Гиппогрифе все пили исключительно из стеклянных стаканов для огневиски и деревянных кружек под эль. «Акцио, чашка!» прозвучавшее в ее устах, было похоже скорее на насмешку, чем на заклятие. Разозлившись на саму себя, Клаттербак с размаху ткнула волшебной палочкой в пробегающую мимо крысу, и та подлетела на месте, превратившись в корявую чашку с мохнатой ручкой. Изумившись неожиданно открывшимся в ней талантам, цыганка подхватила сосуд и, ополоснув ее, стала заваривать чай.
     Когда Вероника вернулась, их ночная гостья уже пришла в себя, и девушка с улыбкой пододвинула к ней напиток. Старательно подбирая слова, а заодно краем глаза поглядывая на Энди, она ответила:
     - Вроде того. Мы… работали вместе. – Такая многозначительная и ничего не означающая фраза. Если эта девица просто хорошая актриса и ломает здесь комедию, пряча под страдальческой маской слугу Лорда, она вспомнит, в какой шайке состоял ее брат. Если же все действительно так плохо, как она говорит, подумает, что они пересекались в коридорах Министерства, или где там мог работать этот молчаливый сноб. Как бы то ни было, Вероника взяла в свою руку бледную ладонь девочки и мягко посмотрела на нее, - прими мои соболезнования.
     Она заметила, что старик в углу уже допил свой эль и заинтересованно поглядывает в их сторону. А ночной гостье явно не хотелось лишних ушей и глаз, что только еще больше заинтриговало бывшую Смитли. Шумно выдохнув, она попыталась собрать остатки своего хорошего настроения и резко выпрямилась, бесцеремонно ткнув пальцем в сторону клиента.
     - Вы уже закончили? Давайте-ка, мистер, не рассиживайтесь. Слышали, мы закрываемся! Вас уже дома заждались.
     Она подскочила к его столику, стащив с него пустые тарелки и практически вырвав из рук кружку, недвусмысленно давая понять, что кому-то пора. Фыркнув, старик все же бросил пару медных кнатов в качестве презрительной благодарности и покинул заведение, после чего Вероника заперла на ним дверь.
     Сбросив пустую посуду на барную стойку и подойдя к мужу, цыганка обняла его руку, прислонившись щекой к плечу и с высоты своего роста хитро посмотрела на гостью.
     - Итак, рассказывай, зачем ты здесь. Кто ты. Почему именно здесь. Выкладывай все, а мы поможем, чем сможем. Кстати, я – Вероника, - она проговорила это все столь заговорческим шепотом, что сама частично развеселилась. В какой-то момент в ее голове поселилась мысль, что эта какая-нибудь очередная новая девочка из тех мятежников, что прятались у них в подвале, и чуть было не закатила глаза от усталого возмущения. Если и так, пусть Энди сам разбирается с ней, но, если нет, сколько же тайн может открыться в этот загадочный вечер!

Не работали, Грейс сразу поняла. Она молчала, не в силах раскрыть рот, усаженная за стол любезной Вероникой, следила за её движениями, быстрыми, ловкими, и с ужасом понимала, что нужно бежать. Если она из них, из Пожирателей, тут ей не будет безопасного места. Грейс позволила женщине несколько задать себе вопросы, и только потом, не поднимая глаз, начала говорить. Видит Мерлин, ей очень хотелось обрести в этом месте новый дом — и она платила бы ему сполна, за каждую оказанную ей услугу. Но, кажется, не в этот раз. Кажется, придётся ей ещё немного побыть странником — и желательно как можно дальше от Косой аллеи, где она будет на виду у четы-владельцев-гиппогриффа.
Ей здесь почти понравилось, когда перед ней бухнулась неумело трансфигурированная кружка с мохнатой ручкой.
— Никогда не видела вас в Хогвартсе. Ведь именно там работал мой брат, — заметила она, поднимая тяжёлый взгляд на Веронику, такую добрую, такую милую Веронику — которая, Грейс не хотелось верить, но факты кричали об обратном, — абсолютно бесстрастно сворачивала головы неугодным и вполне осознанно шла на убийства. — Так над чем вы работали с моим братом-пожирателем, Вероника?
Грейс уже отчаянно не понимала, что происходит, что она делает, только инстинкт самосохранения вопил ей: БЕГИ. Беги туда, где не найдут, прячься, таись, ведь если кто-то узнает о том, что ты хранишь в своей сумке, которая бьёт по коленям при ходьбе — тебе не выжить. Ты одна на целом белом свете, Грейс Брунхильда Бронте, и тебе совершенно некуда идти. Лучше бы твоя мамаша и вовсе не производила тебя на свет.
Она громко отодвинула стул, поднялась на ноги и коснулась рукава, где пряталась палочка, в предупреждающем жесте. Доставать не стала — побоялась, что примут за открытую угрозу и сразу же, одним отработанным махом, ударят на поражение, или просто понадеялась на собственную сноровку и умение ориентироваться в ситуации. Если эти двое — или хотя бы один из них — Пожиратели, она обречена на провал в битве, но хотя бы утащит с собой на тот свет хотя бы половинку чьего-нибудь носа.
Она взглянула на совершенно ничего не понимающего мужчину, и думала: насколько хорошо можно разыгрывать удивление, чтобы обмануть тебе неизвестную девчонку? Насколько можно быть изощрённым? И... можно ли? «Не знал? Тоже не знал? Или... я ошиблась? Нет. Нет. Быть того не может. Нет. Всё точно — где ещё она могла работать с Грэмом. Она знает, как он умер. Она знает... Она была там. Она была там!»
Щёки Грейс полыхнули пламенем, но она продолжала являть миру каменное изваяние работы неизвестного скульптора. Сумка сиротливо покачивалась на плече, так и не сброшенная тонкой девичьей рукой.
— Просто дайте мне уйти и забудьте о моём существовании. Я не хочу, я не хочу иметь ничего общего с... ними, вами — прошу вас, просто дайте мне уйти, так будет лучше для всех.
Голос предательски задрожал, и Грейс уже была готова сдаться, но твёрдость собственных рук она всё ещё контролировала — по-крайней мере, сможет дать отпор, если на неё нападут. Да и чего от неё могут потребовать? Теперь, когда у власти стоят её — и Грэма — товарищи по службе, им не будет особенного дела до глупой Грейси, хотя та уже совсем и окончательно раскрыла свою личность. Они просто дадут ей уйти и посмеются — теперь, в этом дивном новом мире, им навряд ли так сильно нужна секретность.
Грейс казалось, что она видит, как страх обгладывает мясо с её собственных косточек.