Снег после долгой зимы успел растаять, а газоны налились первой зеленью, но на улицах Лондона все равно было холодно. Шарлотта натянула на плечи теплую вязаную кофту и выскользнула из магазинчика ингредиентов, улучив момент, когда не было покупателей. В руках темноволосая держала свежий, еще немного теплый хлеб, купленный не далее, как минувшим утром у бакалейщика, чья лавочка находилась вниз по улице. Расположившись на скамье у своего магазинчика, Шарлотта отламывала хлеб маленькими кусочками и бросала их на землю, подкармливая голубей. Птицам приходилось непросто в Косом переулке: булочник гонял их метлой, а ведьма из магазина сыров и вовсе грозилась наслать порчу, чтобы извести всех птиц в небе над Лондоном, и только Шарлотта периодически подкармливала их свежим хлебом, понимая, как сложно тем найти пропитание. Птицы слетались со всей округи, чтобы знатно пообедать, но никогда не надоедали англичанке своим вниманием: после кормежки те вновь разлетались по облюбованным крышам, а так же снова и снова изводили сырную ведьму, пачкая кованую вывеску над ее магазином.
" - Ты ведешь себя так, словно ничего не случилось", - раздался протяжный женский голос, в котором всегда звучали нотки недовольства. Этот голос явно был обращен к Шарлотте и, подняв голову, она увидела ведьму из бара напротив. Та облокотилась на дверной проем и, изредка затягиваясь сигаретой, пристально наблюдала за Сеймур. Ведьма была всего на год или два старше самой Шарлотты, а ее завитые волшебством волосы были угольно-черные, ровно как и глаза, сводившие с ума многих завсегдатаев бара, но девушки никогда не ладили между собой. Черноволосая ведьма не упускала ни единого шанса сказать что-то колкое в адрес Сеймур с того самого дня, как последняя взялась за работу. И сейчас было так же - Шарлотта не сразу поняла смысл сказанного ведьмой, но ждать от той добрых слов не приходилось. Докурив сигарету, черноволосая выбросила ее прямо на тротуар, а затем неторопливо двинулась в сторону Сеймур: "- Я так и знала", - хитро улыбнулась она, словно они вмиг стали лучшими подружками и только что поделились друг с другом самыми сокровенными тайнами. "- И твоя невинность меркнет, Святая-Сеймур? Какая разница скольких он убил, если богат и знаменит, ведь так?" Черноволосая засмеялась так звонко, что этот смех мурашками отдавался по коже Шарлотты, и та замерла на месте, не позволяя себе лишний раз вдохнуть, в ожидании того, что последует за этими обвиняющими словами ведьмы. А та, закончив смеяться, кинула на колени Сеймур свернутую газету и, бросив напоследок - "Не такие уж мы с тобой и разные, Сеймур", - удалилась прочь, покачивая бедрами.
Свежий хлеб в ее руках сам собой закончился, а голуби разлетелись, возвращаясь к своим ежедневным делам, и только Шарлотта так и осталась сидеть на лавочке, уставившись на свежий выпуск Ежедневного пророка, словно на врага, принесшего плохую весть. Не открывай - шептал ей внутренний голос, но руки сами собой подняли сверток, а деревянные пальцы расправили страницы. На первой полосе был он - она узнала бы его любым, живым и счастливым, или потерянным и раненным; она узнала бы его среди большой толпы и тихо радовалась каждой его победе, но в этот раз он был другим - среди авроров, которые заламывали ему руки и обвиняли в связи с Пожирателями Смерти. Большие печатные буквы обвинительного заголовка статьи словно сжали ее горло ледяными пальцами.

Все последующие дни слились в одну сплошную серую полосу, наполненную лишь одной навязчивой мыслью, с которой темноволосая не знала что поделать. На улице, кажется, стало чуть теплее, но долгожданная весна никак не наступала, и лишь только занялся дождь. Огромным капли барабанили по черепице крыши ее маленькой квартирки каждую ночь, когда Шарлотта пыталась закрыть глаза и забыться сном, но каждое ее сновидение было наполнено образами высокого мужчины в черном пальто, и хоть тот ни разу не повернулся к ней лицом, Шарлотта знала кто это был. Кто еще мог навещать ее в снах, помимо него. Раньше она непременно всегда стремилась к нему: ускоряла шаг, протягивала руки и слегла трогала его за плечо, чтобы он обернулся и прижал ее крепко-крепко к своей груди. Она почти потеряла надежду почувствовать его объятья в реальности, но во снах могла позволить себе такую слабость. Но теперь Шарлотта больше не бежала за ним; она замирала на месте и нерешительно наблюдала за широкоплечей фигурой, будто ожидая, что та сама подскажет ей верный ответ. Но фигура ее снах предательски молчала, оставляя Сеймур к утру все в том же замешательстве, с которым она и засыпала.
Она не хотела читать газеты, игнорировала сплетни и старательно избегала любых разговоров, касающихся этой темы. Но новости, так или иначе, все равно просачивались в ее магазинчик: Ангуса обвиняли в связях с Пожиратели и говорили, что даже нашлись свидетели, неопровержимые доказательства. Они говорили, что это самое громкое разоблачение за последние годы, и что карьере Кэмпбелла точно пришел конец, но затем, спустя несколько дней, все равно отпустили. И этого Шарлотта боялась больше всего. Страх ее усиливался осознанием того, что несмотря на все сплетни, окружившие ее плотными коконом, она все равно хочет его увидеть, и в каждой приближающейся к дверям ее магазинчика фигуре, англичанка все равно искала его.
Ангус пришел лишь спустя несколько дней. Возник на ее пороге, словно приходил к ней каждый вечер, и смел заходить не дожидаясь разрешения. Поспешно прикрыв за мужчиной дверь, Шарлотта обошла его, замерев прямо перед ним: - Ты пришел, - тихо прошептала она, словно говорила это и вовсе не настоящему Ангусу, а тому, какой являлся к ней в снах. Только тому, другому и ненастоящему, она могла признаться в том, что очень ждала и не находила себе места без него. - Живой, - все так же отстраненно шепчет англичанка, а у самой взгляд искрится от неподдельного счастья, словно Кэмпбелл является не преступником, отпущенным под залог, а новогодним чудом. Ее собственным, настоящим чудом, и только мгновение отделяет Сеймур от того, чтобы не кинуться к нему с объятьями.
Но затем минутное наваждение сходит, и улыбка на лице темноволосой меркнет, превращаясь в грусть. Она так и не придумала что сказать Ангусу, когда он придет, и поэтому лишь тихонько вздыхает, отводя в сторону глаза - самый красноречивый ответ, который она могла бы ему дать. Между ними повисает неловкая пауза, и Сеймур не сразу находится как ее прервать, но знает точно лишь одно: стоило Кэмпбеллу переступить порог ее дома, как с ее плеч будто упала тяжелая каменная глыба, и даже дышать стало легче, а унылый интерьер ее маленькой квартирки преобразился, будто какой-то волшебник вдохнул в него жизнь. Понемногу возвращая себе смелость, Шарлотта поднимает глаза на мужчину, тщательно изучая каждую деталь его вида: черное пальто помято, но на самом Ангусе нет ни кровоподтеков, ни синяков, и даже осанка такая же прямая, словно ничто не способно его сломить. Ее Ангус вернулся живым и здоровым, осталось разве что залечить его гордость.
- Ты должно быть замерз, давай я сделаю тебе горячий чай? Ты можешь снять пальто и... - на мгновение темноволосая замялась, что же такое "и" еще мог сделать Ангус, добавив уже чуть тише: - и пройти. Она так и не смогла заставить себя улыбнуться, и поспешно занялась маленьким глиняным чайником, чтобы скрыть от Кэмпбелла тяжесть его проступков, которая легла и на ее плечи тоже.

Все мысли в ее голове сбиваются, путаются. Целый ворох самых разных образов посещает темноволосую, она взволнованно закусывает изнутри губу и рассеянно тянется за расписной железной банкой с чайными листочками. Шарлотта чувствует себя неловко из-за надобности что-то сказать, но в голову лезут одни лишь глупости, а они в такой важный момент неуместны. Как будто за эти несколько минут и правда решалось что-то очень важное, после чего вся ее жизнь могла измениться: пойти дальше с Кэмпбеллом или без него. Только почему-то от возможности последнего сразу становится не по себе, как-то неправильно и грустно. Но что ей делать, как стоит поступить и какой вопрос задать, чтобы затем не думать о том, что предала свои собственные идеалы во имя девичьей наивной влюбленности. "И твоя невинность меркнет, Святая-Сеймур?" - слышит она неприятный голос черноволосый ведьмы, который оседает на подсознании и будет звучать отныне вечно, с тех самых пор, как ей пришлось встать перед выбором, сделать который она еще не готова. И даже не знает сколько в действительно стоит для него ее преданность.
Задумавшись, Шарлотта рассеянно забывает добавить в чай сахар, а ведь Ангус любит сладкий, она это точно помнит. Через мгновение сахарница оказывается на подносе рядом с двумя большими коричневыми чашками, а слева Сеймур положила кружевные выбеленные салфетки. Пристально оглядев получившуюся картину, темноволосая поправила салфетки еще чуть левее, как будто это сейчас имело хоть какое-то значение. От едва скрываемого волнения руки Шарлотты немеют, она неловко ставит поднос с чаем на маленький столик, после чего, не поднимая глаз на гостя, разливает горячий напиток по чашкам, досадно думая о том, что не успела сегодня утром купить свежие круассаны на углу Косого. Круассаны сейчас бы пришлись очень кстати - по крайней мере, можно было бы отсрочить разговор еще на каких-то несколько минут. Драгоценное время для того, чтобы Сеймур про себя решила, что от присутствия Ангуса в ее маленькой квартирке как будто стало теплее.
Пламенная речь Ангуса застала ее в расплох. Шарлотта так и замерла на месте, благо, что горячий чайник вернула на поднос, иначе не избежать беды. Девушка во все глаза уставилась на спортсмена и слушала, слушала, слушала... Слова были громкими, обличающими, проникающими под самую грудину: если бы они способны были ранить, то тело Сеймур давно кровоточило, но темноволосая все с той же жадностью ловит их, запоминая и ликуя где-то внутри себя - Кэмпбелл делал это не во имя кровавых идеалов Пожирателей. Он был вынужден работать на них. Любого другого Шарлотта давно бы осудила, заявив, что намерения не меняют содеянного, но в отношении Кэмпбелла вся ее логика вставала с ног на голову. Главным было то, что она могла его понять, а понимание первый путь к принятию. Что сделала бы она, окажись на его месте? Как поступила бы? Решилась ли бы сделать иной выбор? Слишком много вопросов все еще повисали в пространстве между ними, но прежняя напряженность истончилась, стала практически неразличимой. Ее Ангус был прежним; таким, каким она его всегда знала. Разве что слишком безрассудным для того, чтобы пуститься в подобную авантюру.
- Ты не должен говорить этого, не должен объяснять, - пытается возразить она, отрицательно качая головой. Кэмпбелл не должен произносить то, о чем в последствии пожалеет, но вместе с тем его слова, словно нектар на ее маленькое сердечко. Еще минута и Сеймур начала бы глупо улыбаться, как девочка, но внезапно спортсмен подрывается с места, с силой сжимая ее плечи своими руками - глаза темноволосой расширились, но совсем не от страха, а от потрясения. Она не посмела и двинуться, лишь смотрела на него снизу вверх, не сразу сообразив, что речь мужчины прервалась и тот, по всей видимости, ожидает от нее какой-то ответ.
Так и не дождавшись, Ангус вернулся к креслу, оставив Шарлотту в растерянности. Она все еще чувствовала его руки, сжимающие ее плечи, когда самообладание начало понемногу возвращаться. Квартирка на втором этаже магазинчика была слишком мала, чтобы в ней предавались грусти сразу два волшебника: они могли делать это исключительно по очереди. К тому же, увидев приунывшего Кэмпбелла, в Шарлотте тут же загорелось желание хоть как-то ему помочь, ведь он теперь точно не являлся преступником с дурными намерениями. Он был всего лишь запутавшимся человеком. Не менее потерянным, чем она сама.
- Не надо, Ангус, не опускай руки, - темноволосая медленно приблизилась к спортсмену и аккуратно, словно не желая побеспокоить его сосредоточенность, присела рядом у кресла Кэмпбелла. - Когда-нибудь, они поймут, - тихо произносит Шарлотта, словно мать, успокаивающая ребенка. А взгляд переполнен щемящей нежностью, будто на свете нет никого дороже. - Поймут, зачем ты это делал.
Немного опасливо она касается руки Ангуса, и сжимает его большую ладонь своей, зная по собственному опыту как важно в такие моменты не чувствовать себя одиноким. А она ведь всегда готова принять его, даже если он приходит не так уж часто. Но ведь приходит - и это, пожалуй, единственное, что еще способно ее подбодрить и уверить в том, что она ему нужна, хотя бы капельку. Нужна хоть кому-нибудь, помимо больного отца, который теперь не желает на нее смотреть, потому что Шарлотта все больше напоминает собственную мать, пусть даже только внешне. Впрочем, откуда ей знать, быть может, сходство становится сильнее с каждым днем, и однажды она тоже решит предать всех, кто когда-либо был ей дорог. И даже Ангуса. Оттого, на самом-то деле, он и не должен ей доверять. Не должен ей верить, пусть даже сейчас ее прикосновения не врут.

До ее слуха доносился шум улицы: несколько голосов, затем десяток, позже два. Все они переговаривались о чем-то, жарко спорили и некоторые даже повышали тон. Грохота больше не доносилось, но и первый не произвел на Сеймур никакого впечатления. Начнись у нее за окном война, явись на тихую улочку сам Волдеморт и назначь прилюдные казни всех грязнокровок - ничто не заставило бы Сеймур сойти с места. Она замерла на нем, словно каменное изваяние, находя свою небольшую плотно заставленную квартирку и потертый от времени ковер самым лучшим местом на земле; нигде прежде, казалось, она не чувствовала того, что абсолютно точно завладевало ее бойкой натурой сейчас. Всегда отстаивающая правду, радеющая за права слабых и всеми силами помогающая Ордену последние полгода, Шарлотта замерла на месте, не в силах разомкнуть их с Ангусом руки. Даже если бы на улице умирали люди.
Она судорожно пыталась придумать ответ на все вопросы Кэмпбелла; Шарлотта обнажала в памяти все то, что не раз говорила другим, но теперь все слова куда-то делись. Вся идеология, все ее стремления и обличающее самый корень зла в любом другом, помимо сидящего рядом спортсмена. Своим присутствием он не только вселял жизнь в ее маленькую коморку на втором этаже магазинчика, но и менял что-то в самой Шарлотте. Что-то очень важное; что-то слишком важное, переворачивающее весь ее хрупкий мирок с ног на голову. Она ведь должна была быть бесстрастной, должна была сказать ему, что не сможет смириться и тем более закрыть глаза, потому что то, что делает Ангус плохо - и пусть толкают его к этому благие порывы. У всех Пожирателей смерти есть идеология, но ни одно убеждение не может дать право убивать других. Обличающе и бескомпромиссно. Пожалуй, даже слишком резко, но правда и должна быть такой. А затем он подносит ее руку к своим губам, и отныне больше ничего для Сеймур не имеет значения.
Кэмпбелл неоспоримо был хорош собой - это отмечали все, а противные журналисты даже писали, что во многом именно это обусловило его популярность и карьеру, а никак не талант. Англичанка никогда в это не верила, строго отстаивая профессионализм Ангуса, но все равно позволила себе увлечься широкоплечим спортсменом еще в самом начале их общения. Это, пожалуй, и стало ее главной ошибкой. Ничего страшного ведь не случиться - успокаивала она себя, - это ведь совершенно не всерьез, да и Кэмпбелл никогда не давал ей лишнего повода позволить себе надеяться. Возможно, она мечтала об этом, строя самые смелые домыслы, но никогда не верила, что между ними может сложиться нечто большее. Это ведь сам Ангусс Кэмпбелл, и у него таких влюбленных девушек целых стадион - чем она лучше них?
Это не всерьез - вновь успокаивала себя Шарлотта, соглашаясь на свидания с другими. Но каждый из возможных претендентов был не таким, в нем как будто чего-то не хватало и Сеймур, сама того не замечая, вновь возвращалась в свою маленькую квартирку на втором этаже в одиночестве, чтобы с утра позабыть о неприятной встрече и в каждой приближающейся к магазинчику фигуре выглядывать Ангуса. Это не всерьез - упорно твердила она себе, не замечая, что по уши влипла; что давно влюбилась в этого высокого блондина, и готова ловить каждый его взгляд, лишь бы он только был рядом. Это не всерьез - как заведенная не отказывалась Шарлотта до последнего, даже когда не может думать ни о чем другом, помимо его серо-голубых глаз и рук, которые с таким жаром сжимают ее маленькую ладошку. Кэмпбелл пришел к ней за советом, за успокоением, рассуждая в ее гостиной о жизнях, которые станут неизбежными жертвами в предстоящей войне - и Шарлотта в этот момент думает, что является ужасным человеком, потому что только и хочет, чтобы он ее поцеловал. Впервые за все время она абсолютно четко и безнадежно для себя осознает, что совсем не влюблена в спортсмена; она уже давно и безвыходно его любит.
Эта мысль, словно гром среди ясного неба, внезапно поражает ее разум, а затем приводит в растерянность. Темноволосая никогда прежде ничего такого не чувствовала, никогда не любила по-настоящему, а о сильных чувствах знала разве что из книжек. Но теперь она абсолютно точно чувствовала это в своем маленьком сердечке: то, о чем десятки раз читала на потертых от времени страницах; то, что восхваляли сотни песен; то, за что многие шли на неминуемую смерть и она тоже пойдет, стоит Ангусу лишь попросить. Шарлотта никак не может разобрать радует ее это или же пугает - она определиться лишь позже, когда рядом не будет Кэмпбелла, а холодная постель отрезвит ее разум. Она подумает об этом позже, завтра - говорит себе Шарлотта, а пока не может ничего поделать, кроме как поддаться той волне чувств, сдерживать которые ей едва удается.
- Если хочешь, ты можешь остаться. Здесь тебя не станут искать, - ласково говорит она, как будто пытаясь успокоить светловолосого мага. Но на самом деле в этих словах англичанка сама ищет спасение. Останься, Ангус, молю тебя! - не позволяет она себе озвучить вслух, но, казалось, стоит Кэмпбеллу согласиться, как она непременно станет абсолютно счастлива. И даже позволит себе наделать глупостей, в которых может раскаяться позже. Но какое значение именно это призрачное "завтра", когда между ними с Ангусом никогда еще не было момента более личного. Черноволосая ведьма из бара напротив оказалась права: окажись Ангус предателем, мучителем, убийцей - ей это было не важно. Шарлотта так по-глупому готова была оставить все свои идеалы, полностью поглощенная новым чувством. Не умеющая держать свое сердце в узде.
- Ангус, ничего не изменилось, я все так же верю тебе, - привставая на коленях, англичанка проводит свободной рукой по его волосам и скулам, чувствуя пальцами горячие слезы. Этот большой человек впервые открывал ей (и, возможно, вообще кому-либо) свою слабость, и взамен Шарлотта готова была отдать ему свою преданность. На самом деле, она готова отдать ему все, что бы тот не попросил, наступая на горло своим принципам, воспитанию и гордости. Из них двоих, нашедших откровение этим вечером, Сеймур оказалась наиболее уязвима, но сможет ли это разглядеть Кэмпбелл.
За окном снова раздался грохот, а голоса стали громче.

Отредактировано Charlotte Seymour (2013-02-18 00:52:10)