Настроение Амелии было не настолько хорошим, чтобы понравиться Арнольду. За последнее время он успел стать свидетелем разных состояний её души, и какой бы спокойной ни старалась показаться его будущая жена, он уже знал, что что-то произошло. Впрочем, был ли повод для беспокойства? Если бы произошедшее стоило переживаний, то Амелия не стала бы их скрывать: сейчас у неё это получалось очень плохо — разбитый сервиз служил этому доказательством. Он прекрасно знал, что ни в чём перед ней не виноват, и голос Амелии обязательно вызвал бы множество вопросов, которые не дали бы ей сказать и половины произнесённого.
Если бы Пизгуд обратил на это достаточно внимания, которое целый день было сосредоточено на другой женщине. Сабрина стала по-настоящему роковой фигурой в его жизни, и после своей смерти исполнила свою самую значимую и блестящую роль. Та же Мэрилин Бэлл наверняка была уверена, что эта роль ни к чему её лучшей подруге, но Арнольд никак не мог в это поверить, то и дело облачая несуществующую жену в платье судьбоносной фигуры, которая должна была наказать его за то, что он позволил себе такое, на что не имел никакого права. Она умерла, но в его сознании обвиняла в этом мужчину, который искренне хотел сохранить ей жизнь и не смог этого сделать.
Он только сделал её совершенно беззащитной перед Пожирателями Смерти, и долгое время не мог избавиться от чувства, что всю жизнь должен из-за этого страдать. Много времени прошло, прежде чем Арнольд позволил себе жить — жить без алкоголя и ненадёжных зелий для сна без сновидений. Чтобы не видеть Её, пусть в одном из снов они и говорили о том, что их время прошло. Сабрина никогда не считала его виновным, но сам мужчина делал это за неё, за себя и за ту женщину, которая не дала ему сойти с ума, за его верную подругу Мэрилин. Она была настоящим целителем, без неё он едва ли смог стать таким, каким его многие годы знали в Министерстве, каким считают до сих пор.
Мужчина не зря не пускал на работу Амелию, используя для этого любой повод. Кажется, он привязал бы её к ножке кровати, лишь бы не дать ей услышать, что говорят о нём. Самому Пизгуду было решительно на это наплевать, но Амелия стала слишком легко расстраиваться: она могла не успеть подумать о том, насколько правдивыми могут оказаться слова, которые она слышит.
Она же придумала что-то даже не выходя из дома, какая речь могла идти о том, чтобы позволить ей общаться с теми, кто ей завидует? Арнольд прекрасно знал, что по-прежнему представляет интерес для некоторых женщин, и далеко не все они готовы мириться с существованием Амелии. Не важно, сколько ещё чайников разобъётся о его голову: важно, чтобы это не повредило здоровью девушки и их ребёнка. Один раз Пизгуд уже не успел спасти женщину, которую должен был защищать, и до сих пор не смог себе этого простить. О детях они с Сабриной почти никогда не говорили, но мужчина всегда хотел, чтобы у него была настоящая семья. Зачем только он столько времени проводил с женщинами, которые просто привлекали его своей внешностью. Наверное, чтобы потом встретить Амелию, которая теперь сидела перед ним и говорила что-то не вполне уловимое.
Тем более, если мысли были заняты другим — идеей уйти и напиться, одному, без Поллуксы или кого-то другого. Арнольд переживал потерю Сабрины в одиночестве, и ему было сложно представить, что это может измениться. Да и зачем, зачем другим знать, что произошло в тот день? Прошло уже столько времени, что родившиеся тогда дети уже получили письма из Хогвартса.
Амелия всё-таки призналась, что не всё было таким радужным, как она говорила до этого.
Ещё бы: даже отвлечённого Арнольда не могла обмануть её слишком быстрая и сбивчивая речь — всё это было слишком несвойственно Амелии, и мужчина не мог этого не заметить, наверное, даже если бы напился до последней степени. Просто он любил её, любил так сильно, что не мог перестать думать о ней ни секунды: мысль могла быть фоновой, но никогда не исчезала, ведь забыть о ней было для мужчины страшнее, чем забыть даже про самого себя. Действительно, что с ним сделается? Всё, что произошло тогда, Арнольд считал ужасными последствиями того, что сделал, и никто не мог бы сказать, что он ошибается: не потому, что они ничего не знали об этой истории — часть вины действительно лежала на нём.
-Почему я должен ругаться? Ты же не - он и сам, наверное, не слишком хорошо представлял, как собирался закончить свою фразу, но когда в руках Амелии мелькнул медальон в виде буквы S, необходимость в окончании исчезла: произошло именно то, что он подсознательно собирался отрицать. У Арнольда было такое чувство, что Амелия проникла в его душу, зашла слишком далеко, и это чувство было непривычным и странным — туда он никого не хотел пускать. Он бы и сам с радостью бы забыл об этом, но не мог.
-Это моё. - коротко ответил мужчина, забирая медальон из рук девушки. -Именно сегодня. - и зачем только Амелии нужно было брать его в руки? Арнольду с трудом удавалось не говорить этого вслух, чтобы не расстроить её. Она действительно не знала, и Пизгуд не хотел, чтобы узнавала. -Это не было подарком. Точнее было — моим. Но уже много лет это не имеет значения, Amelie. - её постоянные подозрения в один момент перестали казаться мужчине чем-то, что можно пропустить мимо ушей. -Не смей ревновать. Никогда, слышишь? - он бы ударил рукой о дверь, если бы не успел её одернуть, поняв, что только испугает девушку. Она не виновата, что он не смог спасти Сабрину, и не виновата в том, что нашла медальон, потому что это не её прошлое. Только его.
Общим у них было настоящее и, наверное, будущее, но то, что он пережил раньше, Арнольд хотел бы оставить только своим.
Мужчина присел на кровать, обнял девушку за талию и поцеловал в губы, чтобы не дать сказать ничего, чтобы она понимала, что только она и важна для него сейчас, что никакой другой нет и уже не может быть.
Если он не мог ей сказать, то мог спрятать свои страдания в её поцелуях.
Арнольд любил её, а остальное действительно не должно было иметь значения — для неё.
Но он всегда будет помнить, только один.
Отредактировано Arnold Peasegood (2013-01-04 23:23:33)