С каждой минутой на улице становилось темнее, но Арнольд, кажется, не собирался уходить из Министерства. Нельзя сказать, что он был занят, но именно такое впечатление складывалось у него самого. Мужчина перебирал бумаги на столе, хотя и не вгляделся ни в одну. Просто ему не хотелось выходить на улицу, видеть лица других людей и встречаться с ними взглядом, видеть их глаза, в которых не читалось ничего интересного.
Люди либо были слишком жестоки, либо напуганы так, что Пизгуду хотелось начисто стереть им память. Если не считать того, что в любой момент могла пропасть магия, ничего страшного не происходило. Но в воздухе витал запах войны, а присутствие Пожирателей Смерти не вызывало сомнений, пусть последнее время они не делали ничего такого, что могло бы вызвать волнения в обществе. Иначе он был бы первым, кому сообщили.
Арнольд не имел права волновать и переживать: он должен был следить за тем, чтобы магглы не узнали ничего лишнего. Вообще-то чары для стирания памяти могли бы решить проблемы многих людей, которых убивали их собственные воспоминания, но даже одними губами прошёптанное запрещённое Министерством «Obliviate» могло стать причиной ещё более ужасных событий.
Пизгуд не хотел нести ответственность за то, что может случиться с ними.
И он не мог сам себе позволить забыть Сабрину, которая погбила из-за того, что он проник в её сознание. Арнольд всегда знал, что не имеет на это никакого права, но желание спасти жену было сильнее. Ему нужна была семья, нужна была женщина, которая не станет бесконечно рисковать своей жизнью, а будет ждать по вечерам дома, кормить ужином и рассказывать тихие, спокойные истории со счастливым концом. Сабрина же настолько погрузилась в дела аврората, что порой даже не возвращалась домой. Арнольд, кажется, даже был бы рад ревновать её, но он прекрасно знал, где может её найти. Просто они никогда не любили друг друга, и она не считала нужным слушать его, когда дело касалось того, как ей следует жить. Если подумать, то Сабрина была виновата сама, но разве мог Пизгуд признать это? Он даже допустить подобной мысли не мог: не важно, что Пожиратели угрожали ей ещё до того, как он изменил её воспоминания.
Арнольд постоянно приходил к тому, что она могла бы жить, что он мог бы спасти её, просто заперев на ключ и отобрав волшебную палочку. Может быть, если бы она не пропадала так много времени на работе, у него получилось бы полюбить её по-настоящему? Только этого не хватало: маг пытался запретить себе вспомнить жену, но тот вечер был таким благоприятным для появления призраков прошлого, что он не смог им отказать.
Назло будто бы кончилось огневиски, и всё Арнольдом увиденное было действительно реальным. Разумеется, никаких туманных образов миссис Сабрины Пизгуд в его кабинете не появлялось, но он чувствовал её присутствие - хотел чувствовать, чтобы всегда помнить: он не должен распоряжаться чужими жизнями так, как ему захочется. Это слишком опасные игры, которые могли уничтожить, свести с ума и разрушить, а жестокость никогда не была частью сознания мужчины.
Вокруг никого не было, и в каком-то смысле это даже пугало Арнольда, который предпочитал одиночеству компанию красивой женщины, которая говорила о каких-то милых и при том отвратительных мелочах, которая бы гладила его волосам, запах которой было бы приятно вдыхать. Пизгуд понимал, что всего лишь прячется за все эти бесконечные романы, за все эти мимолётные отношения: пусть он и не позволял себе затаскивать женщин в постель в день знакомства, никто не мог сказать, что этого не будет и позже. Время шло, а Арнольду с трудом удавалось не сходить с ума.
Листок за листком, что там потом прочитают? Кажется, Арнолдьда это совсем не интересовало. Вокруг было темно, светила только его лампа, была чуть приоткрыта дверь. Удивительно, что в этом мире есть ещё кто-то, кроме него.
За какие-то несколько минут до появления девушки Пизгуд был почти уверен, что он - последний человек в мире. Неизвестно, впрочем, где были все остальные, но это не казалось мужчине слишком важным, чтобы думать об этом.
-Добрый вечер. - чуть хирплый, негромкий голос. Мисс Флеминг - Александрина, очень загадочная девушка. У неё, должно быть, холодные руки. Ей не нравится, что она здесь, но она ведь всё-таки пришла? Прекрасно при этом зная, что другие говорят про Арнольда, неужели она боялась его? Тем не менее, кажется, произошло что-то такое, что не оставило бедной девушке выбора.
Только если она и была испуганной, она слишком много видела в его глазах - Арнольд это почувствовал, встретившись с ней взглядом. Удивительно, какое-то странное подсознательно-горькое понимание, такое резкое и настоящее. Если бы до этого мужчина витал в облаках, можно было бы сказать, что теперь он с грохотом рухнул на землю и лишь чудом не разбил себе голову.
-Спасибо. - всё тем же голосом - медленным. Она не должна была видеть его в таком состоянии - это было слишком грубое нарушение его настоящего личного пространства, а не того, которое будто бы удавалось пересекать красивым женщинам. Хотя они порой и спрашивали, им было совершенно не интересно, что Пизгуд переживал раньше.
Но эта была совсем другой.
Даже по натуре, по поведению. Сшитая из другой - из шёлковой ткани. Красивая, манящая своей замкнутостью и скромностью. И увидевшая то, что видеть не следовало, разве мог Арнольд просто дать ей уйти? Он и не думал ждать, захочет ли девушка оставить его, не проведя в кабинете и нескольких минут. -Вы, кажется, совсем замёрзли. Наверное, в Отделе Тайн нет камина? - он медленно приблизился к девушке и чуть надавил ей руками на плечи, чтобы она опустилась в кресло. -А-л-е-к-с-а-н-д-р-и-н-а. - наваждение, образ Сабрины, её взгляд, её глаза - откуда? Только не это. -Кажется, у меня осталось немного огневиски. - в этом Арнольд, пожалуй, скорее самому себе признавался. К счастью, в бутылке огневиски хватило только на одну рюмку, которую он протянул девушке. -Пейте, пейте. - мужчина как будто бы шептал заклинание: негромко, но и не на ухо. Он смотрел на неё сверху вниз.
Такая красивая, зачем она прячется? Арнольд и раньше наблюдал за ней, но теперь она пришла сама. Пришла тогда, когда приходить и вовсе не стоило - сама виновата, он не мог ничего поделать с собой.
И не хотел.
Никто. Не имел. Права. Знать.
Да и не думал он причинять ей вред. Но когда Александрина попыталась встать, чтобы, наверное, уйти, на её запястье сомкнулась его рука. Наверное, на такой удивительно нежной коже потом останется синяк, но Пизгуд сейчас совсем не думал об этом. -Вы не уйдёте. - он говорил совершенно серьёзно. Отпстив руку мисс Флеминг, мужчина отошёл от неё на несколько шагов.
-Как мрачно сегодня. - потусторонний голос с тенью усмешки. Он мог бы спросить, что девушка делает на работе так поздно, но подумал, что лучше будет дать ей возможность что-нибудь спросить.
Чтобы ей стало по-настоящему интересно, чтобы она не смогла заставить себя уйти. Конечно, в Министерстве никого не было, и Арнольд мог бы просто прижать её к стенке, но сейчас он ещё не понимал, что ему хочется именно этого.
Он смотрел на её отражение в зеркале, он видел её глаза. Красивые, проникающие в душу, зачем, зачем она это делает? Ей незачем это знать.
Но ведь и она, кажется, не без странностей.
И теперь у него есть возможность её понять - понять после того, как он провожал её взглядом, как следил за ней в коридорах, замечая каждый жест, каждое движение глаз и губ. С ней тоже что-то не так, что-то странное.
Нестабильность - ослабленная зона психики, безумно захватывающая, интересная. Например, как способ уйти от собственных проблем. Проблем, для которых не существует решений: слишком поздно.

С каждой секундой Арнольд всё лучше осознавал, что Александрина не привыкла разговаривать с другими. Казалось, она молчала несколько лет и почти совсем забыла, как это - разжимать губы, чтобы произнести слово. Странная, такая необычная девушка - должно быть, в будущем станет едва ли не самым незаменимым сотрудником Отдела Тайн. Молчать, ничего не говорить и не ждать от других как будто бы совсем ничего. Она была слишком красивой, чтобы казаться брошенной, её одиночество не было следствием расставания - оно превратилось в стиль жизни.
Наверное, и ей хотелось от чего-нибудь спрятаться за таким странным и неестественным для людей поведением. Стараясь спрятаться, Флеминг ярко выделялась на фоне остальных в сознании Арнольда, который, кажется, с первого взгляда понял, что в этой девушке что-то есть. Безумное, невероятное и головокружительное, захватывающее. Она напоминала бокал красного вина, который хотелось попробовать.
Ей бы мог пойти образ роковой женщины, разбивающей сердца.
Но она просто смотрела на него, и в её глазах можно было заблудиться, погружаясь как будто бы в реалистичный сон. Она как будто бы видела его насквозь, и Арнольд не мог ей этого простить. Стирать память? Ни в коем случае - на подобное он больше, кажется, никогда не сможет заставить себя пойти. Хватит и того, что он поймал её - поймал и не позволял уйти, почти не прикасаясь. Мужчине не нужен был липкий ужас, разлитый по её позвоночнику и перехватывающий дыхание: он даже не понимал, что ему делать с ней. Она подошла слишком близко при том, что боялась его - боялась, наверное, потому, что прекрасно знала, как о нём отзываются другие работники Министерства. Женщины к нему тянулись или мечтали повиснуть у него на шее, но Арнольду всегда казалось, что это не правильно.
Так не должно было быть.
Но нужно было как-то избавляться от явлений Сабрины по ночам. Она его ни в чём не обвиняла, но маг делал это сам, понимая, что она погибла, не зная, кто довёл её до этого, кто сделал такой беззащитной, думая, что спасёт. Пожиратели, наверное, мучили её, надеясь узнать то, что исчезло из её головы в тот вечер, когда он позволил себе решать за неё. Наверное, Арнольда можно было понять, но верить в это он категорически отказывался, считая неуместными любые оправдания своему поступку. Конечно, он не мог тогда поступить по-другому, но разве ему когда-нибудь захочется говорить об этом?
В сознании картины быстро сменялись одна другой, и мужчина не слишком хорошо понимал, что происходит. Голос Александрины звучал глухо, почти неслышно. Дежурная фраза сотрудника Отдела Тайн. Должно быть, они прекрасно владеют собственным сознанием и не позволяют другим его изменять. Они молчат, они полностью ориентированы внутрь себя, чтобы никто не мог проникнуть в их личное пространство.
Но это самое личное пространство Александрины нарушал Арнольд, приближаясь к ней.
-Я думаю, это подождёт до завтра. Рабочий день уже закончился. - незачем девушке было думать, что он не выпускал её только потому, что хотел побольше узнать о том, зачем её отделу нужен стиратель памяти. Нет, Арнольд просто чувствовал, как мисс Флеминг смотрит на него, будто бы надеясь что-то увидеть. В её глазах был туман, по ладоням скользил холод.
-К сожалению, в бутылке было оставалось слишком мало, чтобы начинать. - если мужчина выпивал, то всегда достаточно много, чтобы не помнить ничего лишнего - чтобы освободиться от воспоминаний о женщине, которую он никогда не любил. На самом деле, он просто был в ужасном настроении, а потому позволил воспоминаниям захватывать всё пространство его мыслей. Такое прошлое Арнольду совершенно не нравилось, и он был даже благодарен своим едва ли не бесчисленным женщинам за то, что они никогда не задавали ему настолько личных и нескромных вопросов - так он точно знал, что они друг к другу не привяжутся. Им необязательно знать правду.
Кажется, у Александрины было другое мнение: девушка даже не пыталась уйти. Красивая, тонкая и загадочная - об этом можно только мечтать. Его ладони коснулись её лица, спустились по шее на плечи и легко смахнули с них чёрную мантию, упавшую к его ногам. -Вы правы. - холодные руки, весеннее равноденствие, что она ещё придумает? Кажется, с воображением и фантазией проблем у мисс Флеминг не было никаких. Чудесно, какие образы сейчас могли возникнуть в её голове? Арнольд поднял её мантию и бросил её на подоконник.
Она задала ему вопрос - один, второй, третий. Александрина безумно хотела что-то узнать, а Пизгуд не мог понять, почему не хочет прекратить эти попытки проникнуть в его душу.
Но ей нечего там делать. Впрочем, отпустить её сейчас было бы слишком странным для такого человека, как Арнольд. Он мог сколько угодно сходить с ума в одиночестве, но сейчас безумие приходило к нему вместе с запахом её волос, с ароматом духов, с её проницательно-пронзительным взглядом, холодными бледными руками и синяками, которые будто бы говорили о том, что он сильнее. Впрочем, в последнем сомневаться не приходилось, а потому Арнольд искренне считал себя режиссёром всего происходящего.
Всё зависело от него, но почему, почему эта девушка была такой мрачной, такой тёмной и неизведанной? Недопустимо оставить всё так, как было сейчас: да она знает о нём больше, чем он о ней.
-Всегда есть, куда пойти. Вопрос в том, точно ли ты этого хочешь. - негромко произнёс Арнольд, снова оказываясь рядом с девушкой. Он наклонился к её уху и, обжигая своим холодным дыханием кожу её шеи добавил: -А я теперь уже точно не хочу уходить. - сказать всё, не говоря ничего.
-А почему же Вы так старательно прячетесь под маской одиночества? Маскируете собственную красоту под чёрной мантией, хотя на самом деле одеты в такую яркую одежду. Может быть, это у Вас проблемы, мисс Флемминг, а мнимые призраки моего прошлого - только повод, чтобы не говорить о себе? Не бойтесь, я никому не расскажу. - лёгкое прикосновение губ к щеке. Он не делал ничего запрещённого и страшного, но ему было почему-то приятно осознавать, что она не может уйти от него не потому, что он снова схватит её за руку и притянет к себе.
Странный, нездоровый интерес, который не доведёт ни до чего хорошего. Рука на шее, пальцы, приподнимающие подбородок.
-Признайтесь, Александрина, Вы ведь мне не откажите. - пусть сама понимает, что он имел ввиду. Тем более, что Арнольд ещё толком не понимал, почему его так тянет к этой почти эфемерной сотруднице Министерства, так неожиданно ворвавшейся в его видения, разгонав тех самых призраков, тени которых сразу же бросились ей в глаза.
Молчит, не говорит и просто вглядывается в его лицо.
Она подошла слишком близко.

Отредактировано Arnold Peasegood (2012-12-11 18:32:26)

Разговор всё больше и больше напоминал взаимное проникновение в область психологической нестабильности. Слова не играли той огромной роли, которую прекрасно исполняли жесты, взгляды и даже сама атмосфера - напряжение в воздухе, не позволявшее спокойно вздохнуть. Арнольд видел, как эта девушка мечтает оказаться где-то бесконечно далеко от него и как не может заставить сюда сделать хотя бы попытку уйти. Конечно, он был сильнее, и пока он не отойдёт в сторону, Александрина будет продолжать смотреть на него своими странными глазами, в которых не было видно ничего, кроме почти патологической замкнутости, действительного одиночества и настоящей скрытности. При её работе эти качества, возможно, были ценны, но всему был предел, и такое поведение выдавало в мисс Флеминг не то социофоба, не то кого-нибудь похуже. На самом деле, мужчина совершенно не разбирался в терминах, обозначающих психологическое состояние людей: ему хватало подсознательного понимания, что с ними происходит. Тем более, что делиться с кем-то своими наблюдениями маг не собирался, предпочитая сохранять их как секретное оружие.
Но Александрина сама была секретной, и поэтому сразу оказалась слишком близко к его сердцу, и это было скорее опасно для неё, чем для призраков, скрытых в сознании Пизгуда. Тем более, что призрак был всего один и, в общем-то, вымышленный: его жена не стала бы возвращаться. Когда-то он видел её во сне и говорил, что должен отпустить её. И отпускал - правда, только в такие мрачные времена она всегда возвращалась в его голову. Неужели он так и не сможет пережить потерю той, которую должен был защищать.
-Переживут. - дело было даже не в интересе Арнольда к девушке: он действительно никогда не читал документов, где слишком подробно и тоскливо перечисляли причины, по которым им нужны были стиратели. И потом, завтра мужчина наверняка с лёгкостью наградит этим заданием кого-нибудь из своих коллег. -Всё равно к утру я вряд ли буду способен безболезненно проникать в чьи-то головы. - мужчина знал, что их встреча продлится слишком долго, чтобы надеяться, что после этого немого и молчаливого поединка он ещё сможет сказать хоть что-нибудь.
-Им обязательно помогут, не переживайте. К счастью, кроме меня здесь есть и другие люди - делают вид, что работают. - мужчина усмехнулся. Действительно, ему часто казалось, что все вокруг него спят и видят уйти с работы. Правда, незачем скрывать, что он и сам от них не отставал, но бывали моменты, когда Пизгуду нужно было погрузиться во все эти бессмысленные и никому ненужные бумаги, чтобы избавиться от совершенно бесмысленных и ненужных мыслей.
-Но от себя нельзя убежать. - сказал маг, повернувшись к своей мрачной и загадочной посетительнице. Удивительно, как она смотрела на него: другие женщины только и думали о том, как привязать Арнольда к себе, но она хотела большего, хотела его узнать.
Каждым жестом Александрина выдавала себя и то, что с ней всё не совсем в порядке.
Совсем не в порядке, если угодно: Арнольд не хотел её пугать, не хотел изломать ей психику ещё больше и чувствовал, что не упавшая мантия вовсе является настоящей причиной подобного состояния девушки.
-Не знаю. - шёпот возле самого уха, которого почти касались его губы. Она разглаживала его рубашку и не могла не представлять, чем всё это может закончиться, но Пизгуду было слишком интересно, что мисс Флеминг сделает дальше, а потому сдерживался от того, чтобы схватить её за запястье и впиться губами в её шею. -Но был бы не против узнать. - медленно добавляет он, будто бы желая, чтобы каждое слово отпечаталось в её памяти. Получается, он не только с помощью волшебной палочки мог управлять чужими воспоминаниями: их яркостью, содержанием и значительностью.
-Вы действительно думаете, что это интересно кому-то, кроме Вас, Александрина? - он обнял её за талию и прижал к себе. -Интересно, потому что вы хотите нарушить своё бесконечное одиночество. - он прикрыл глаза, чуть прикоснулся губами к её шее, всё ещё как будто бы оставляя Александрине возможность выбирать. -Но Вы ведь сами этого хотели. - Арнольд не мог представить, чтобы настолько красивая и загадочная девушка была одна не потому, что этого хотела.
-Не думаю, что Вам стоит пробовать. - мужчина улыбнулся, прикасаясь губами к её волосам. Второй рукой он провёл по её спине, роняя жилетку девушки на пол. Она говорила о его репутации. Пизгуд не слишком хорошо знал, что говорят о нём другие, но мог предположить, что они не обошлись без различных преувеличений.
-Дурная? Не думаю, что Вам следует верить всему, что Вы обо мне слышите. - Арнольд гладил её волосы. -Вы слишком много видите, Александрина. - снова несколько поцелуев, спрятанных в волосах. -Только если Вы начнёте. Я не уверен, что Вам захочется знать то, о чём я не люблю говорить. - маг никогда раньше не рассказывал о Сабрине: Мэрилин Бэлл всё знала сама, а обсуждать это с другими Арнольду совсем не хотелось.
Мужчина приподнял девушку, сделал несколько шагов, опустил её на диван и сел так, чтобы видеть её. Он сам не мог до конца понять, что заставляло его смотреть Александрине в глаза: это было почти мучительно и завораживало. Сегодня она будет вместо огневиски: Арнольд хотел выпить её до конца, с трудом отказывая себе в желании позволить себе слишком много. Ещё не время - она должна рассказать, она должна сама захотеть этого - признаться в этом себе самой.

В воздухе чувствовалось странное напряжение, как будто бы призрак Сабрины Пизгуд вырвался за пределы сознания Арнольда и теперь действительно существует не только в его воображении. Александрина говорила что-то о его исключительности, а мужчина даже противореча самому себе не слишком обрадовался тому, что услышал. Конечно, если он вообще её слышал, а не догадывался о том, что мисс Флеминг могла ему сказать.
-Они ведь уже прислали Вас. Может быть, избавите меня от необходимости это читать? - мужчина был уверен, что знакомство с содержанием того, что лежало у него на столе никакого удовольствия ему не принесёт. -А разве стирание памяти не слишком ненадёжно в случае, если кто-то узнал лишнее об Отделе Тайн? Думаю, здесь нужны более действенные средства. - существовали секреты, которых лучше не знать, и Арнольд вовсе не сходил с ума от желания избавлять кого-то от них: он мог попасть под подозрение, так как его методы работы с чужим сознанием было мало  знакомы остальным сотрудникам Министерства. А у этих самых сотрудников, как известно, невообразимо богатое воображение.
-Правда, не совсем законные, но так ли это важно, когда речь идёт о Ваших секретах, мисс Флеминг? - он смотрел ей в глаза, словно хотел заставить моргнуть, спрятать взгляд. Ему не нужно было доказывать, что он сильнее: Арнольд и так прекрасно чувствовал слабость этой девушки, которая предпочитала прятать её за замкнутостью и скрытностью от всего, что её окружало.
Захотела узнать, что он чувствует. Профессиональная тайна, не подлежащая разглашению? Сомнительно, если учесть, что Александрина едва ли имела хоть какое-то представление о работе стирателей памяти, а потому никакой ответ не смог бы сделать её горным троллем в руках с опасным оружием. И вообше, разве эта тонкая, тихая и почти невидимая в темноте девушка могла стать похожа на тролля? Пожалуй, Трансфигурация и Оборотное зелье окажутся совершенно бесполезными, и Александрина так и останется Александриной. Тем более, что вряд ли она станет кому-то рассказывать про их вечернюю встречу в его кабинете. Все его тайны она унесёт с собой, но разве он станет их раскрывать? Молчание не казалось правильным ответом.
-Александрина. - ему нравился звук её имени. -Твоё сознание открывается само, достаточно всего лишь захотеть проникнуть туда, и не нужны никакие заклинания, никакая сосредоточенность. С другими бывает сложнее, потому что их воспоминания нужно изменить. Впрочем, если работаешь с магглами, то это не кажется слишком сложным: большинство из них тоже легко поддаётся вторжению в голову. Чувствуешь ли ты боль - зависит от тебя. - в голове то и дело возникали картины из прошлого, которое он хотел бы забыть, которое врезалось в сердце. Но он знал, что должен помнить всё это, иначе станет слишком опасным для людей: настолько, что сможет проникать в их сознание столько, сколько ему захочется. Легиллименция прекрасно подходила Пожирателям Смерти, но то, что делал Пизгуд, было гораздо страшнее. Он был убедителен и без волшебной палочки, обаятелен и приятен в общении настолько, что люди сами открывали ему свои секреты. Если бы только у Пизгуда было ещё меньше совести, из него получилась бы журналистка-сплетница ничуть не уступающая в таланте Рите Скитер.
-Нет, когда-нибудь Вы сами это увидите. - негромким голосом сказал Арнольд в самое ухо девушки. -Самое бесполезное занятие - бежать от себя, Александрина, Вы всё время будете бежать за собой. - мужчина провёл рукой по её подбородку. Девушка обняла его, словно хотела спрятаться. Он был прав, она действительно очень боится - и его тоже, но сейчас он кажется ей единственным человеком, который может её защитить. Но Пизгуд всё же не мог её спасти, он был совсем не похож на героя, который мог бы бесконечно успокаивать мисс Флеминг, повторяя, что она не одна, и что он никогда её не бросит - это не правда. Впрочем, мужчина не мог отказать себе в том, чтобы прижимать её к себе: он знал, что девушка не станет создавать себе картин невозможного будущего и не будет верить в то, что он сможет помочь ей.
-Потому что я прекрасно знаю, что им интересно. Возможно, Вы ещё молоды, и поэтому не можете понять, но Вам придётся поверить, что это правда. - лёгкий поцелуй: Арнольд с трудом заставил себя лишь слегка коснуться её губ. Кажется скоро он перестанет скрывать от самого себя желание сделать несколько шагов к стенке и прижать девушку к ней, но Арнольд как будто бы боялся всё разрушить.
-Некоторые, мисс Флеминг? Раньше никто меня об этом не спрашивал. И потом, кажется, несложно сообразить, что мне неприятно говорить об этом. Впрочем, вряд ли они вообще стремились заглянуть в мою душу. Я не стал бы ничего рассказывать ни одной из них, потому что не хочу, чтобы потом это обсуждало всё Министерство. Женщины совершенно не умеют хранить секреты. - может быть, Александрина станет исключением? -Вы боитесь, что так поступит ещё кто-нибудь? Судя по тому, что с Вами случилось - вряд ли. Кто это сделал? Какими бы ужасными ни казались Пожиратели Смерти, напасть на Вас могли немногие. Зачем? - Арнольд подхватил девушку и посадил к себе на колени.
-Страшно не то, что ты делаешь - ужасны последствия. - сказал он, целуя шею мисс Флеминг. -Моя собственная память должна оставаться такой. Я в состоянии справиться с ней, а что я не имею права забывать. - мужчина провёл рукой по её волосам.
В воздухе чувствовалось напряжение, но уже совершенно другое - напряжение от её близости. Арнольд смотрел ей в глаза, как будто бы хотел понять, что на самом деле происходит в её душе - что она делает и о чём думает, когда расстёгивает пуговицу на его рубашке. Знает ли она, что может быть дальше? Не может не знать.
Значит, ей действительно нужно.

С ними обоими происходило нечто слишком странное и неуловимое: Арнольд смотрел то в глаза девушки, то куда-то в сторону, и не мог понять, почему её присутствие на него так действует. Как будто бы призрак Сабрины сумел проникнуть в его голову: это действительно было правдой, но мужчина не желал признаваться себе в том, что столько лет пытается продлить жизнь, которая уже закончилась. Что-то между ними всё-таки было, раз они столько прожили вместе, и даже почти не ссорились. Может быть, высшая форма безразличия, перемешанная с мечтой Арнольда о нормальной семье и жене, которая не проводит на работе большую часть времени и не видит в этом ничего плохого. Он мог бы её полюбить, если бы сама Сабрина этого захотела, но этого не произошло, и безумие Арнольда вселило в него бешеное и плохо контролируемое желание защитить жену, которая, может быть, лучше знала, что следует делать. Но мужчина не мог признать, что отсутствие его проникновения в её голову вряд ли могло бы что-то изменить, потому что Пожиратели Смерти всё равно не оставили бы её в покое, если начали угрожать. Сабрина работала в аврорате, и этим самым расписалась в своём смертном приговоре.
И Арнольд считал, что это он привёл его в исполнение.
-Что Вы знаете, мисс Флеминг? - тихо спросил мужчина, наклоняясь к уху Александрины. Она не знала, как часто он позволял себе проникать в разум и души других людей и не знала, как часто он позволял себе что-то изменять там, как будто бы не боясь потерять концентрацию и превратить человека в пациента больницы Святого Мунго. Разумеется, случай с его собственной женой послужил наказанием за самопроизвольное использование необычной и довольно опасной магией, и после этого Арнольд не позволял себе лишнего, чтобы не стать соавтором очередной ужасной истории с грустным концом. -Вам не кажется, что я могу быть опасен? - подаётся вперёд, заставляя девушку опереться о холодный кожаный подлокотник дивана. -Я могу совершить с Вашими воспоминаниями такое, что Вы будете уверены, что прожили совершенно другую жизнь. - мужчина провёл рукой по шее мисс Флеминг, едва задевая кожу и заставляя её покрываться гусиной кожей, будто бы вокруг было холодно и неутюно — напряжённо. Конечно, Арнольд не посмел бы трогать память девушки, но ему было отчего-то невозможно приятно осознавать, что он на это способен, и что сейчас у него есть какая-то прозрачная власть над Александриной, которая самонадеянно говорила, что всё дело в её открытости.
-Вы думаете? Мисс Флеминг, мои методы действительно позволяют мне узнавать всё, но иногда гораздо интереснее узнать человека без помощи магии, что скажете? - одна рука переместилась на талию девушки. От неё веяло едва ли не вечным и постоянным одиночеством, и это чувство было настолько хорошо знакомо Арнольду, что вдыхая запах отсутствия вокруг близких людей не казался ему странным или новым. Мужчина редко бывал в гостях у родителей и брата: он так и не смог признаться им в том, что не смог сохранить жизнь их обожаемой Сабрине. Возможно, если бы причина была не в нём, он и сказал бы, но признать свою вину вслух было выше его сил.
-Верить? Пожалуй, не верю. - мужчина действительно не верил ни во что, кроме себя. Разумеется, он допускал существование высшей силы, но это было скорее исключением, подтверждавшим правила. Сверхчеловек — что ещё за странное слово? Пизгуд не был знаком ни с одной философской концепцией, хотя в его жизни и был эпизод, когда он пытался это исправить, читая странные и сомнительные маггловские книги, которые он нашёл в штаб-квартире стирателей: кажется, в прошлом они были зачарованы, и их забрали у хозяев, чтобы эта недомагическая литература не могла принести им вреда. В общем, Арнольд хоть и пытался систематизировать свои представления об окружающем мире, ему никогда не хватало усердия и готовности долгое время сидеть в кресле и много думать. Его мысли были заняты другим: работой, женщинами или воспоминаниями, разве осталось в его голове место для чужих фундаментальных и, бывало, аморальных гипотез? Пизгуд предпочёл отложить книгу и долго думал, действительно ли там было написано то, что он прочитал, или это появилось под влиянием тёмной магии. Он решительно ничего не понял, но даже не собирался пробовать что-нибудь с этим сделать.
-Тень себя? Ну что ты. - ласково говорит маг, притягивая Александрину за запястье и целуя его. -Я не стану помогать тебе, если ты этого не захочешь, но в твоих глазах я вижу совершенно обратное. Неужели одиночество настолько тебя замучило? - он резко дёрнул её руку на себя, прижимая девушку к себе. -Эта та вина, которая не может остаться в прошлом. - чуть слышно сказал Арнольд, целуя шею мисс Флеминг и проводя рукой вдоль её спины, задевая позвоночник.
Она говорит о том, что её испугало, неужели у него получилось вызвать доверие? Обычно Арнольду не было сложно очаровать человека, заставив его рассказать о себе всё, что могло понадобиться Пизгуду. -Лестрейнджа нет, он больше никогда не придёт. - слова звучали твёрдо и уверенно, мужчина отчаянно пытался успокоить Александрину, которая слишком легко срывалась и начинала метаться, причиняя себе ещё больше боли.
-Боимся того, чего хотим? - он легко улыбнулся, поддерживая спину девушки и снова нависая над ней. -В моей истории нет ничего интересного. Уверяю тебя, вечер и так достаточно мрачен, чтобы сгущать краски. - мужчина касается её губ, на этот раз целуя по-настоящему, будто бы пытаясь разрушить всё, что поглощало вокруг звуки и чувства, чтобы они могли столкнуться с миром, где чувства способны обжигать.
Теперь уже слишком поздно, ей не освободиться от неё.
Или наоборот? Они не отпустят друг друга, пока не закончится это мрачное, тёмное время.
Пока не закончится ночь.

Происходящее становилось всё более безумным — сумасшедшим: почему она? Должно быть, Арнольда так привлекла её молчаливая загадочность, что он готов был забыть даже о призраке, который не желал его оставлять. Впрочем, мужчина сам не желал позволять образу Сабрины растворяться во времени, прошедшем со дня, когда он допустил, по его мнению, самую роковую ошибку в своей жизни. Он сам бесконечно погружался в то, чего никогда не смог бы исправить, и только прикосновения Александрины заставляли его вернуться к реальности: кожа покрылась мурашками, и ощущения были похожи на те, что переживают слишком замёрзшие люди, когда их начинают отогревать. Обмороженное сердце, заледенелое сознание: мисс Флеминг казалась девушкой холодной и нелюдимой, но сейчас как будто бы растапливала всё, чем Арнольд долгие годы пытался сковать собственные эмоции, чтобы запретить себе переживать всё снова и снова, слышать Её голос и понимать, что она могла жить. Сабрина Пизгуд была отчаянным аврором, и рано или поздно нечто подобное, скорее всего, произошло бы, но сознание мужчины подобно истории не желало признавать сослагательное наклонение: из-за него её жизнь была разрушена до основания — до такой степени, что уже ничего не исправить. Он мог только болезненно вцепляться в плечи девушки, которая пыталась утверждать, что ничего не знает. Почему-то магу показалось, что в тот момент Александрина, напротив, понимала решительно всё — что было и чем всё это закончится. Можно сказать, что она могла уйти, но не захотела, но Пизгуд прекрасно знал, что возможности отпустить девушку у него не осталось с того самого момента, как он поднял на неё взгляд: она сама виновата в том, что была такой, и её одиночество казалось мужчине занимательнее разговоров с собственной иллюзией, которая постепенно становилась всё более бледной, и, после нескольких прикосновений его губ к шее мисс Флеминг, исчезла.
-Не нужно врать, мисс Флеминг. - он крепко схватил её за запястье, легко касаясь его губами. -Всё Вы прекрасно знаете. - вряд ли Арнольд сам понимал, о чём говорил: слова возникали сами, и свой голос он слышал словно бы откуда-то через подушку, непрерывно погружаясь в прекрасные глаза Александрины. Кажется, ничего хорошего ей про него не говорили, но всё же она сидела у него на коленях, позволяла целовать себя и уж точно не надеялась, что он позволит ей уйти — она хотела остаться, а он больше всего сейчас хотел разрушить стекло, за которым девушка скрывалась от остального мира, словно не могла дышать тем же воздухом, каким дышали другие. Она действительно была необыкновенной, прекрасной.
-Александрина. - медленно произнёс мужчина за несколько секунд до того, как девушка заговорила о его опасности. Вернее о том, что не боится его. -Просто так кирпич на голову никому не падает, мисс Флеминг. - голос был слишком тихим, Арнольд говорил в самое ухо девушки.
-Но ты же слышала, какие обо мне ходят слухи. - он снова поцеловал её в губы, одна рука вдруг оказалась у Александрины на затылке. Мужчина прикрыл глаза, когда девушка сказала о тоске: кажется, ей первой удалось заметить, что с Арнольдом что-то не так. Впрочем, может быть, она стала первой, кому это казалось интересным?
-Что? - он прижал девушку к себе ещё крепче, чуть приподнимая её блузку и проводя рукой по её позвоночнику. -Неужели ты думаешь, что защитишься от них таким образом? - Арнольд чувствовал, что разговаривать ему надоедает: он целовал Александрину всё чаще, всё сильнее: выдержка, чтобы дразнить её, заканчивалась. -Да ладно тебе. - это относилось к вопросу девушки о помощи: он уже нарушил её личное пространство, и с каждой секундой продолжал приближаться: дело даже не в том, что он раздевал её физически — Пизгуду казалось, что ему удаётся сдёрнуть пелену с того, что девушка скрывала в своей душе. Александрина как будто бы хотела вырваться из его объятий, но даже если это было настоящим порывом, Арнольд даже подумать не мог, чтобы освободить её. Он как будто бы становился грубее и ненасытнее: мужчина сам не понимал, как у него до сих пор не закончились силы, чтобы играть в эту странную и полуболезненную игру в искренность при отсутствии откровенности. Неужели он не сможет выдержать борьбу с её любопытством? -Не расскажу. - довольный собой Арнольд хотел окончательно избавить мисс Флеминг от лишней блузки, но её лицо внезапно оказалось над его лицом, а в глазах сверкнул огонь. Чуть улыбнувшись, маг словно хотел увидеть, что будет дальше: картина собственного соблазнения, видимо, показалась ему слишком интересной, чтобы мешать развитию событий. Правда, напряжение возрастало с огромной скоростью, и вот он уже почти разрывает её блузку, прижимая Александрину к себе: можно подумать, у неё получится заставить его перестать чувствовать то, что ещё полчаса назад почти завладело его сознанием. -Считаешь, я стану разговаривать? - усмехнулся мужчина, покрывая поцелуями её шею и ключицы, будто бы надеясь заставить её поверить, что как бы она не старалась остаться одна, ей будет приятно вернуться к людям.

Разрушать стеклянные стены чужого одиночества было намного проще, чем решать собственные проблемы: тем более, что Арнольд чувствовал себя виноватым до такой степени, что считал всё это расплатой за изломанную судьбу и оборвавшуюся жизнь своей первой жены. Может быть, Александрина стала его спасением от безумия, когда появилась на пороге его кабинета в этот мрачный вечер. Она сводила его с ума — привлекала не только своей дьявольской красотой, но и истерзанной и израненной душой: Арнольд не мог сказать, что всего лишь хотел помочь, потому что хотел он совершенно другого — обладать ею: телом и душой, сознанием и чувствами, — а то, что это могло бы стать избавлением для самой мисс Флеминг было всего лишь дополнением, которое можно будет использовать как аргумент в разговорах с собственной совестью. Если бы совести только было дело до женщин, поддававшихся очарованию Пизгуда, которым он дарил минуты наслаждения и никогда не обещал ничего большего. И сейчас он знал, что как бы крепка не была его ментальная связь с этой девушкой, будущего у них быть не может: они слишком глубоко проникали друг другу под кожу, и не смогут выносить это слишком долго. Александрина могла бы стать его любовницей или даже женой, если бы не понимала его настолько хорошо, настолько совершенно, и если бы мужчина не ощущал её беспокойств и переживаний, целуя бьющуюся сонную артерию на её шее. Оба они прекрасно подходили на роли роковых персонажей в жизни друг друга, но встретились слишком поздно. Конечно, можно было сказать, что раньше этого бы не случилось: Александрина была гораздо моложе Арнольда, но он едва ли представлял, что настолько, ведь девушка казалась ему взрослой, сложившейся, самодостаточной и, пожалуй, слишком соблазнительной.
-Думаете, Вы сможете справиться с этими знаниями? - она видела больше, чем он готов был позволить ей видеть. Раньше ни одна женщина не смогла рассмотреть в его глазах то, что увидела Александрина. Возможно, она представляла для него такую же опасность, какой мужчина был для неё: они разрушали то, с чем привык жить другой и искренне верили, что поступают совершенно правильно. Она дразнила его своими прикосновениями, и Арнольд всё меньше хотел продолжать их странную «разговорную» дуэль, всё больше внимания уделяя телу девушки: он целовал её лицо, опускался ниже — к шее и груди, избавляя Александрину от совершенно лишней одежды. -Зависит от женщины. - усмехнулся Пизгуд, впиваясь поцелуем в губы девушки. Руки сплетались с её руками, его пальцы обхватывали её запястья, отпускали и, рисуя странные фигуры на животе девушки, подбирались к поясу её брюк. Раздевая её и обжигая поцелуями нежную кожу Арнольд будто бы срывал с Александрины твёрдую и грубую чешую одиночества, за которой скрывалась прекрасная, загадочная и безумно привлекательная женщина, сводившая его с ума. Он хотел, чтобы она рассказала ему всё, но чувствовал, что слушать ему хочется всё меньше: он позволял ей уткнуться носом в его волосы, прятал голову у неё на груди, будто бы надеялся, что мисс Флеминг не выдержит этой нездоровой игры раньше него.
Но Александрина говорит то, что рушит его защиту от внешнего мира: он не давал ей права врываться в собственное прошлое, но не хотел останавливать. -Я не любил её. Но ты права. - пауза, чтобы заглянуть в её глаза: эта девушка действительно его не боялась. Арнольд легко провёл рукой линию от шеи до живота: терпение заканчивалось, и обсуждение призрака, который захватил его сознание несколько часов назад, сейчас уже казалось совершенно неподходящим для мрачного вечера, для мрачной девушки и их мрачных, тёмных и безумно странных отношений. Это было неприлично, аморально и сколько угодно недопустимо, но Пизгуду на это было совершенно наплевать: Александрина пыталась одержать победу над его страданиями, проникнуть в них и подчинить себе, и сопротивляться этому у мужчины получалось всё хуже. Когда-то он даже не мог представить себе, что скажет хоть слово об истории с Сабриной кому-то, кто не был невольным или случайным свидетелем случившегося — слишком тяжело было говорить о том, что он не смог спасти женщину, которая нуждалась в его защите: он сделал неверный шаг, он ускорил взрыв поезда, сошедшего с рельс и бешено несущегося в пропасть. Да он не мог ничего поделать — Сабрина умерла бы в любом случае. Это был её выбор и, может быть, она знала — знала и не сказала Арнольду, потому что никогда не считала их привязанность друг к другу настолько сильной, крепкой и такой судьбоносной. Именно их дружба, напоминавшая любовь привела Пизгуда в объятья Александрины, именно она заставляла его давать волю рукам и чувствам, целовать девушку всё более жадно, языком проводя по её губам, слушать её вздохи и попытки продолжить противостояние, с которого всё началось.
Но она не сопротивляется: она слишком напоминает его и столь же не похожа на женщин, которые стремились броситься ему на шею. Александрине было нужно его тело, но ещё больше, кажется, она интересовалась душой. Впрочем, то и другое было совершенно взаимно.
-Вот именно. - мужчина смеётся, крепче обнимает девушку и прижимает спиной к дивану: он не может позволить ей думать, что она победила: он был сильнее, хотя бы физически — кто из них остался победителем в противостоянии одиночеств они решат когда-нибудь потом. Теперь Арнольд смотрел на неё сверху вниз, продолжая целовать её тело, жадно прижимая девушку к себе.
Кажется, теперь его безумие было даже сильнее, чем раньше, но Арнольд с каждой секундой сходил с ума ещё больше.
У него закончилось терпение, и теперь его сознание было подчинено единственному желанию.
Мир вокруг перестал существовать, остановился, да и что там могло произойти в такую тёмную ночь?
Что угодно, но Арнольду это было неинтересно — вообще.
Забыться ею было лучше, чем пытаться утопить страдания в стаканах и бутылках огневиски. Она поглощала всё его одиночество, позволяя пожирать собственное, и мужчина как будто бы становился всё более жадным до него.

Двояковыпуклая линза — восемьдесят девятый год, пропустивший через себя все лучи, исходившие от жизни Арнольда как от всего, что не является абсолютно чёрным. Но отражение было перевёрнутым и совсем не таким, каким могли бы себе представить те, кто никогда не слышал о законах маггловской оптики. Волшебники могли бы многому научиться в мире, существование которого многие из них считали необходимым отрицать. И Пизгуд, хотя и никогда не испытывал восторга от идеи полного уничтожения мира магглов, он их недооценивал. Он всё недооценивал — всё, кроме влияния на свою жизнь смерти Сабрины и своей вины в том, что с ней произошло. Мужчина искренне верил, что должен страдать, должен до конца жизни вонзать себе в сердце терновые шипы, чтобы она простила его, чтобы он сам мог простить себя за игры в вершителя чужих судеб. Арнольд изломал ей жизнь, именно из-за него она была такой — из-за него предпочитала посвящать всё время работе, что в итоге и стало причиной нападения Пожирателей Смерти — этого следовало ожидать, и Пизгуд ничего не смог бы сделать — об этом говорилось уже больше тысячи раз, но ни в одну из них маг не поверил так же, как не верил и Мэрилин, которая всё знала и могла выдать его Министерству: найти доказательства тогда было бы просто, и Арнольд не стал бы ничего скрывать.
Но с того момента вся эта история, как личинка отвратительного насекомого заворачивалась в кокон: годы и отношения с другими женщинами составляли новые слои этой куколки-мумии, в которой мужчина мог спрятать правду, которую о нём не должны были знать. Когда-то он боялся наказания, но теперь ему было решительно всё равно: процесс его саморазрушения служил наказанием куда более жутким, чем то, что ему угрожало бы за использование служебного положения в личных целях. Жена считалась его личной целью, и его мнимая нелюбовь к ней не могла служить оправданием: Пизгуд знал, что она могла выжить, и что подобная выходка выглядела как толчок в сторону пропасти. Ему казалось, что у неё был шанс туда не упасть, но он словно боялся неопределённости, а потому решил всё сам, пусть и оставил последнее слово за Пожирателями.
Но было ли это самым ужасным из всего сделанного им? Сам Арнольд не задумавшись ответил бы «было», но что завтра и послезавтра станет говорить эта девушка, которую он оплёл сетями своего терпкого и пьянящего очарования, запитого огневиски и приправленного общей загадочностью собственного положения, окруженного множеством слухов и сплетен, так часто занимающих взрослых дам, которые ещё на что-то надеялись — на что-то, что Пизгуд мог бы им дать, если бы ему не опостылели все их однообразные, одномерные и почти одноклеточные фразы, одинаковые, однофазные жесты и пошлые, неприличные, развращённые взгляды и поцелуи, которыми каждая из них желала удержать его от увлечения другой, но это никогда ещё не заканчивалось для них самым нежелательным образом: ничего не обещая, Арнольд уходил — раньше, если женщины его останавливали, или позже — что сделает Александрина? Слишком смелая, необузданно смелая: утверждает, что сможет справиться со знаниями о его прошлом. -Искусительница. - усмехнулся мужчина, легко проводя рукой по её нежной коже, заставляя бежать по её телу сладкую дрожь, подпитывающуюся лёгкими поцелуями — едва заметными касаниями губ шеи, лица и груди. Он наслаждался её желанием проникнуть в собственную душу, открывавшем ему возможность узнать что-то о ней, об этой загадочной даме из Отдела Тайн, о которой до сегодняшнего вечера он не знал почти ничего, кроме имени. -А вдруг захочешь думать, что во всё этом виноват только я? - он снова смеётся, представляя возможный испуг мисс Флеминг от осознания того, какому ужасному человеку она посвятила оставшиеся часы этого вечера — часы и себя саму, кому она открывала душу. Сейчас ему особенно нравилось представлять липкий страх, растекающийся по её венам и перехватывающий дыхание — страх того, что он мог бы с ней сделать — миллион раз самовлюблённо, но для Арнольда это было спасением — идея о том, что он может её победить, пусть даже только физически.
Правда, скоро приходит озарение: она ничем не лучше его, даже если не ломала чью-нибудь жизнь, даже если у неё не было так много причин считать себя виноватой, потерянной и вечно одинокой. Что сделал с ней этот безумный Лестрейндж? Арнольд невольно подумал, что если бы не та её встреча с Пожирателем, он сейчас бы не мог упиваться тем, что она выгибалась от его поцелуев, что она позволяла ему слишком много. Пизгуд не собирался останавливаться с того самого момента, когда её мантия оказалась на полу, но теперь сама Александрина манила его ещё больше, чем могла бы делать это непроизвольно. Ему нравилось думать, что она всё равно не смогла бы уйти от него, но разве мог Арнольд позволить себе насилие? Впрочем, именно это сейчас и происходило: не вполне понятно, с чьей стороны, если оно вообще не было взаимным.
-Вот именно. И ты зависишь. - даже для самого себя неожиданно отвечает мужчина, целуя её пальцы на перехваченной руке, которой она провела по его лицу. Легенда, воплощение одиночества? Арнольд снова улыбнулся, представив лица её знакомых, если бы они узнали, какой могла быть настоящая Александрина. Были ли у неё знакомые? Непременно, ведь она должна была с кем-то говорить о работе, кто-то протянул ей тот лист пергамента, который завтра так и будет сожжён в камине почти не прочитанным. -Притворщица. - шепчет он ей на ухо, обводя его контур языком и спускаясь вдоль шее к груди - одной и другой, совершенно бессовестно, слишком резко — как будто бы Арнольд хотел разрушить окружавшую их безумную фантазию, чтобы показать, что всё происходящее было реальностью — показать ей, доказать самому себе. Она вела себя не так, как он мог бы себе представить, но как только мог желать — это было непозволительно и даже возмутительно, но разве стал бы Пизгуд отрываться от её губ из-за этого? Завтра они обязательно разойдутся — утром, чтобы больше не мучить друг друга своим неразрешённым конфликтом изломанных психик. Только не сейчас, когда его руки сплетаются с её руками, когда он прижимает её к дивану.
-Ты всё ещё хочешь поговорить? - он впивается в её шею, чтобы вырвать из её груди стон. Александрина дразнила его и сводила с ума, заставляя искать застёжку на её брюках, заставляя себя нетерпеливо стаскивать с неё последние элементы одежды, воспринимаемые как слои защиты. Она прекрасно знала, что после этого вечера, после следующей ночи они вынуждены будут расстаться, и это будет лучшим для обоих — лучшим, потому что они уничтожали друг друга, и только так, в желанных мучениях издеваясь чувствовали себя победителями, признавая победу другого: это было слишком сложно, непонятно и не нужно. -Хватит разговаривать. - слова произносить слишком сложно. Да и зачем? Хватая запястья девушки, он притягивает её руки к поясу своих брюк. У него ещё хватало выдержки, чтобы получить её признание в том, что она сама этого хотела, хотя Арнольд и не думал сомневаться в этом. Всё происходящее заставляло разгораться огонь, обжигающий изнутри: мужчина впивался в губы Александрины, проникая в её тело — они становились чем-то одним — противоречивым, но завершённым.

Не трудно сообразить, что всё, начиная с прихода Александрины в кабинет Арнольда поздно вечером, было довольно глупой затеей, за которую обоим приходилось расплачиваться разрушением собственного одиночества, грубым нарушением личного пространства: своего и чужого. Им нельзя было оставаться в одном помещении дольше минуты, но она не захотела уходить, а мужчина не считал нужным оставаться наедине со своими ночными кошмарами, адским холодом обжигавшими кожу. Жаркое дыхание казалось холодным, прикосновения — слишком горячими, сводящими с ума и невообразимо, слишком приятными. Из этих отношений не может получиться ничего хорошего.
Слишком поздно останавливаться: хитросплетения пальцев было уже не распутать: искушение их поглотило, их губы не могли не соединиться во множестве коротких и длинных поцелуев. Из груди мисс Флеминг вырывались стоны, тонувшие в его поцелуях. Арнольд никогда не пожалеет о том, что не смог заставить себя её отпустить. Ничего не изменилось, и они до сих пор почти ничего друг о друге не знают — кроме того, что сейчас они были чем-то единым, катастрофически сильным. Лёд на душе превращался в воду, холод казался только тонкой оболочкой на безумно горячих телах: одиночество не могло этого вынести. Сегодня они победили его, но завтра оно захочет вернуться: вместе не они не останутся, это лишит их обоих способности мыслить. Слишком похожие, непростительно одинаковые — это невозможно, их близость почти что запретная, невыносимо сладкая и желанная. Арнольд не мог понять, как мог позволить себе так грубо совратить молодую сотрудницу Отдела тайн не только потому, что всё произошло как будто бы без его ведома: ему просто не хотелось ничего знать — только впиваться в её губы всё более бешено-дикими поцелуями, всё яростнее прижимать Александрину к себе, вырывая её из тьмы, окутавшей её так плотно, что, кажется, выхода не было: как у него.
Он отчётливо понимал только то, что это повторения этого безумства никогда не будет: они не захотят снова испытать это слишком сильное, почти пугающее удовольствие от прикосновений, от стонов и нарастающей темноты в глазах, застилавшей всё, что могло быть вокруг. Всё, что могло бы существовать в мире, исчезло, остались только они, только впивающиеся в кожу на спине ногти, только следы от поцелуев на шее и груди.
Этого не должно было случиться? Неправда, должно было.
Никаких сожалений, никаких сослагательных «если бы»: оставалась только реальность без прошлого, реальность без будущего. Только он, только она, только бесконечно холодный воздух вокруг. Никто не может вечно терпеть одиночество, невозможность доверять и ничего не спрашивать. Как Арнольд, так и, скорее всего, Александрина подсознательно мечтали о совершенно другой жизни, но как будто бы боялись расстаться с привычной, и вот теперь с корнем вырывали эту жизнь друг из друга, чтобы потом она вернулась обратно — пусть не так твёрдо, но всё же так должно быть, иначе они никогда не смогут вернуться к нормальной жизни, постоянно утопляя друг в друге свои страдания, свою невысказанную боль — использовать друг друга, чтобы удержаться, чтобы не сорваться в омут окончательного безумия. Каждое движение, каждый стон и каждый вздох были мнимо-спасительными, манящими и дарящими бесконечную свободу, которой никогда не существовало в их привычной реальности. Эта свобода была сумасшедшей и фанатичной, не связывающей никакими обязательствами, будто бы самой желанной, но не дарящей ничего кроме одиночества ещё более глубокого, ещё более вечного. Ему захотелось поддаться на этот соблазн, ему нравилось думать и верить, что она действительно не захотела уходить именно от него. Думать, впрочем, не самое верное слово: мысли превратились в фон происходящего, второй план, эпизодические роли за её прогибающейся навстречу спиной. Арнольду нравился этот жгучий туман, застилавший глаза — гиперболизированный, как будто нужный только затем, чтобы никогда больше не захотеть зайти за ней так далеко или завести её. Из груди вырывается почти что рычание, ему слишком хорошо, чтобы можно было почувствовать реальность, которая медленно и осторожно возвращалась, словно бы опасаясь, что Арнольд сейчас снова прогонит её. Но Сабрина не вернулась вместе с окутывающем пространственным холодом: Пизгуд точно знал, что сегодня она не придёт.
Сегодня никто не придёт.
Дыхание всё ещё сбивалось, руки скользили по её мягкой коже, губы шептали ей на ухо какие-то глупости. Иллюзия незаконченности, печать недосказанности. Но они никогда больше не позволят себе подобной глупости: тень этой мысли Арнольда отражалась в глазах лежавшей рядом мисс Флемминг: они поняли, что им нельзя связываться — противопоказанно, противозаконно, аморально и непростительно. Хуже любой магии, хуже ножа в сердце, хуже, быть может, поцелуя дементора. Она вытряхнула из него душу, она перевернула всё в его голове. Пизгуд ничего не узнал о ней, но чувствовал, будто бы Александрина теперь всё знает о нём. Отвратительное чувство, жажда мести в новых поцелуях. Но только они не спасут, их ничего не спасёт. Может быть просто потому, что они оба недостаточно этого хотели.
-А-лек-санд-рина - он снова пробует её имя на вкус, чувствуя её обжигающее дыхание. Не более странная, чем он сам, пусть и бесконечно интересная. Кто знает, может быть лучше, если она так и останется неразгаданной для него, очаровательно-загадочной. Одиночество могло изломать её окончательно — как и его, но эта ночь всё окончательно переменила. Всё осталось таким же, как было — но это очередная иллюзия в его голове, всё скоро станет другим, всё изменится. И то, что между ними было — импульс к тому, чтобы когда-нибудь оба стали счастливыми: друг без друга, но с кем-то ещё.

Секундами ранее разбросанные частички мозаики теперь собирались в привычную картину кабинета Арнольда Пизгуда. Тем не менее, лежавшая с ним рядом Александрина всё ещё вносила в эту атмосферу крайне катастрофическую дисгармонию, вихрем из стороны в сторону проносящуюся, задевая кожу мужчины в такт с прикосновениями её ногтей. Один удивительнее другого, оба — настоящее стихийное бедствие. Неосторожное обращение с огнём: два адских пламени, и только им под силу было погасить друг друга. Так не бывает, но всё же случилось, и пусть они даже когда-нибудь они захотят это скрыть, следы их поцелуев всегда будут словно гореть. Их глаза обязательно выдадут кому-то, кто поймает нить подозрения, что их навсегда что-то слишком сильно связало: так сильно, что как однополюсные магниты они будут отталкиваться, разлетаясь в разные стороны, но всё же неизменно и снова оказываясь в полях зрения друг у друга. Какое-то вечное присутствие, бывшее, в сущности, в миллиарды раз более жуткое выдуманно-иллюзорного призрака Сабрины Пизгуд, которому в жизни Арнольда теперь будет крайне сложно найти место. Только такими же мрачными ночами, когда мисс Флеминг почему-то не переступит порог его кабинета — всегда, потому что она никогда этого больше не сделает. Мнимое саморазрушение рисковало превратиться в самое настоящее, если она ещё раз подпустит его слишком близко, или если вдруг сама захочет снова почувствовать вкус его странного и для многих несуществующего одиночества. Для них Арнольд навсегда останется непостижимым, но они даже не смогут этого понять, обманутые его превосходной актёрской игрой, прежде всего на самого себя и направленной, для себя самого и когда-то задуманной. Кажется, после совершённой в прошлом ошибки мужчина бросался из одной зависимости в другую, и сейчас важно, чтобы Александрина не обратилась новой манией, новым мрачным полубезумием, которое в силу её реальности могло стать причиной безумства самого полного, самого липкого и обжигающего холодом всё большего одиночества.
Вряд ли когда-нибудь у них могло бы получиться полюбить друг друга в привычно-полном смысле этого слова. То, что произошло несколько минут назад, никакой любовью, если подумать, вовсе и не было: скорее ненавистью, к собственному одиночеству, к невозможности рассказать кому-то всю правду. Арнольд нежно обнимает её за талию, и эта нежность решительно не вяжется с его хищным взглядом, встречающим её глаза, в которых не было и тени того, что могло бы заставить Пизгуда считать, что она поддалась ему непроизвольно. Нет, они оба знали, что делают — запретное, дикое, но всё же такое желанное: противостоять этому оказалось так сложно, что им обоим показалось совершенно не нужным, излишним и всего лишь очередной попыткой самим себе воткнуть в сердце шип какого-то ядовитого растения. Хорошо, что им обоим уже не нужно никому давать объяснений о том, почему они что-нибудь сделали: сейчас ни у того, ни у другого не было возможности сказать, что произошедшее было случайностью. Да, Арнольд и Александрина ещё полтора часа назад едва ли знали, что теперь будут лежать друг с другом в обнимку. Совершенно открытые — не только физически, но и морально — всё это пламенем отражалось в зрачках мужчины, улыбающегося в ответ на слова мисс Флеминг, уверенной в том, что она всё про него узнала. -Если Вам угодно, пусть будет так. - лёгкий поцелуй останется на её губах как своеобразная печать, подтверждающая, что он не против её иллюзий на свой счёт. Впрочем, то, что Арнольд сам не мог себя понять, не говорило о том, что это не удастся Александрине, которая, впрочем, по-прежнему казалась загадочной и манящей — как настоящая женщина, которую невозможно узнать так быстро даже при том, что их отношения внезапно стали слишком близкими. Конечно, так не должно было остаться, и всё же оставалось, как будто бы оставляя возможность повторения, которого больше никогда не будет. Всё же что-то о ней Пизгуду удалось узнать, и этого должно оказаться достаточно, хотя им наверняка придётся чувствовать возможность сорваться. Недосказанность не позволяла поставить точку просто так, каким необходимым бы это не казалось.
Одежда, подобранная с пола не казалось должной защитой. Его пальцы успели прикоснуться к её плечу до того, как Александрина спрятала его под кофтой. Рубашка Арнольда была по-прежнему расстёгнута, и от общей картины развратом веяло даже сильнее. Он не должен держать её теперь, хотя руки предательски дико хотели сжаться вокруг её запястий, чтобы она снова осталась. Но у Пизгуда не было сомнений, что потом будет только хуже. -Какая разница, что там написано? - шёпот с налётом усмешки в самое ухо, чтобы кожа снова покрылась мурашками. Какой бы неправильно скроенной была его репутация, соблазнять Арнольду действительно нравилось, хотя теперь он рисковал опьянеть настолько сильно, что возможности отказаться от неё уже не останется.
Вот она - его искушение, запретный плод, с которым они ещё не один раз окажутся рядом просто потому, что жизнь наверняка станет искушать их снова оказаться чем-то неделимым, мощным и разрушительным. Их дуэт не для этого мира, их дуэт не для этой войны. Конечно, случается разное, и  только они могут прекратить это затягивающее безумие. -Значит, увидимся утром. - вопросительной гармоники в голосе не было. Арнольд сзади обхватил мисс Флеминг за талию и поцеловал в висок, вдыхая запах её прекрасных волос. Ему нужно её отпустить, нужно бросить то послание в камин, обернуться и предложить девушке руку, чтобы проводить до двери. Только не дальше, чтобы сдержаться, чтобы остаться с самим собой и аппарировать домой, чтобы уснуть, чтобы к завтрашнему утру никто и подумать не мог о том, что случилось ночью: оно должно оставаться только мрачным воспоминанием и доказательством того, что они оба не хотят оставаться одни.