Кажется, здесь нечем дышать.
Париж казался ей романтичным городом, который полон тайн и вдохновений. Париж оказался грязным, невоспитанным и холодным городом, в котором от Франции остаются разве что вывески на французском языке, да шепотки о бунте 68 года. Париж – это затхлое, чопорное место, в котором пахнет выпечкой и пивом, а по улицам ходят ни то забывшиеся представитель бомонда да богемы, ни то просто снисходительные люди, удостаивающие тебя взглядом. Отвратительный, мерзкий город. Или Александрине просто не показали его лучшей стороны. Правда, Эрик пытался показать ей все самое красивое, но ничего не вышло – работа превыше всего. А для Рины работа состоит в том, чтобы найти брата и спасти его. Вопреки всему, что говорит Праудфут. Флеминг даже испытывает чувство стыда или какой-то неловкости, когда видит, что мужчина действительно старается доверять ей и доверяет. Он нашел квартиру, устроил так, что Фламандку отпустили вместе с ним (отдел потребовал целую объяснительную записку, подтверждающую, что ценный стажер не будет бездельничать в городе влюбленных). В конце концов, за время их совместных поисков, Эрик ни разу не дал в себе усомниться. Хотя бы то, что аврор взял ее с собой в Париж, когда французский аврорат напал на след Бюффе… Александрина чувствовала, что начинает испытывать к этому странному, дерзкому, умудренному человеку не просто благодарность. Она знала, что предаст его при первой же возможности спасти брата. И ей становилось от этого больно.
-Брат должен быть важнее, правда? – внутренний голос вопрошает девушку, когда она рассматривает сложные рунические символы в очередной книге по скандинавской мифологии. Искать ответы на поставленные раньше вопросы – вот ее задание здесь. Что могут означать костяные руны, для чего они могут использоваться.. И, конечно, какое отношение ко всему этому имеет серебряное кольцо. Ее кольцо. Кольцо, которое она задумчиво крутит в руках и подбрасывает вверх – в неярком, неверном свете ночной лампы и призрачном свечении луны оно переливается всполохом блеска и замирает на ладони. Наверное, Эндрю неспроста хотел, чтобы оно было у нее, только.. До сих пор не верится, что в обычной жизни обычной девушки может случится такая детективная история.
-Знаешь, Фредерик, - она все же позволяла себе иногда вольности в произношении имени Праудфута. Ничего не могла с собой поделать; полное имя, изящное, редкое нравилось ей больше короткого, небрежного, хоть и более домашнего «Эрик», - я иногда думаю, что если мой сон уже сбылся? Что если с ним уже покончено? Что если он испытал боль?
В такие вечера, когда они сидели рядом за столом, корпели над кучей бумаг и листов, изучая символы и материалы дела, когда плечи невольно соприкасались, будто люди не должны требовать личного пространства, Праудфут фыркал, возвращая Рину в логику событий: Эндрю в Париже, с Бюффе, с ним все в порядке, сон не сбылся.
-Пока не сбылся, - добавляет про себя в таких случаях Александрина и чуть грустно улыбается. Она всегда отмахивалась от прорицаний, всегда считала их не особенно важным предметом. Может, потому что боялась, что когда-нибудь увидит кошмар, который решит воплотиться в жизнь. И страхи иногда реализуются.
Они действительно сработались. Иногда спорили, иногда соглашались друг с другом. У Праудфута частенько бывали дела в городе и парижском аврорате; Рина оставалась в квартире и изучала, изучала, изучала. Скучала по хаски, которого на время поездки отвезла к родителям; скучала по дому, который оставила, уютной лондонской квартирке, гайд-парку с его вязовыми аллеями. По запаху сандала отчего-то тоже.
-Фредерик пахнет сандалом, - отогнать мимолетную мысль, мысль-отшепенца; снова погрузиться в чтение, покусывая нижнюю губу. Зачем же это кольцо, как оно связано с рунами, для чего они? Может, просто сувенир, просто подарок сестре и все, ничего больше, никакого двойного дна?
Последняя мысль перед тем, как заснуть от изнеможения – я боюсь засыпать. После кошмара с участием Эндрю и кровавыми пытками, Александрина и вправду мало спит, все больше старается бодрствовать, даже в ущерб организм. Но последний все же берет свое. К тому же, в присутствии Эрика Фламандка чувствует себя в безопасности. Это ощущение защищенности тоже странным образом пугает ее – в этом деле совсем не нужны привязанности. Здесь есть привязанность к брату, а остальное к делу не должно относиться. И все же – благодарность. И все же – уважение. И все же доверие, которого раньше не было.
В этот раз повезло. Ничего не снится. Девушка слышит скрип двери, тихий вопрос о том, спит ли она. Лиан знает, что если сказать, что она проснулась, снова будет приниматься за работу. Чем больше работы ты проделаешь, тем быстрее расправишься со всей этой ситуацией. Только голос Анри заставляет Флеминг притаиться и сделать вид, что она еще спит, видит десятое сновидение. Может, даже счастливое.
Когда Эрик прикрывает дверь, чтобы поговорить со своим французским коллегой, который так громко ворвался в мысли девушки, разбив уже даже состояние сонливости вдребезги, Александрина тихонько поднимается. Стараясь не шуметь, прижимается к стене и подслушивает разговор авроров. Мысленно чертыхается, ведь «брать» вовсе не означает для ее брата ничего хорошего, только плачевную участь быть заключенным в Азкабане.
-Я не отдам его дементорам, - рычит про себя Рина, прекрасно помня, какой ужас вызывают в душе эти бесчувственные, хладнокровные монстры. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что при поимке двух людей, причастных к пожирателям, никто не станет разбираться, действительно ли они виновны или нет.
И решение приходит в голову само собой. Она знает маршрут Эндрю и Бюффе. Сперва из дома выходит он, прогуливается до кофейни через два квартала, покупает кофе и круассаны. Затем выходит она, они вместе идут куда-то.. Беглый взгляд на часы говорит, что времени остается не так много. Нужно действовать быстро.
-Давай, предай его. В этом нет ничего сложного, Рина, - шепчет внутренний голос издевательским тоном. Руки дрожат, пока девушка натягивает на майку свитер. Узкие джинсы, бесшумно надетые на ноги сапоги без каблука. Накинуть пальто, забыв шарф. Услышать, как скрипят половицы в соседней комнате – похоже, Эрик снова решил проверить, не проснулась ли она. Схватить горстку летучего пороха из горшочка и сигануть в камин, четко назвав улицу.
А оказавшись на месте и выбравшись из общественного камина, который находится через три дома от кофейни, в которой через две минуты должен быть ее брат, броситься бежать к злополучному месту и окаянному брату.
Когда становишься предателем, воздух особенно остро пробивается в легкие.
Кажется, здесь можно задохнуться свежестью лжи.
от этой свежести горько.

Отредактировано Alexandrina Fleming (2013-01-11 01:55:52)

Две минуты.
Морозный воздух врывается легкие, заставляя Рину ускорять шаг. Она кутается в пальто, которое не успела застегнуть, торопливо переходит на другую сторону улицы, оглядываясь, проверяя, нет ли за ней погони – девушка уверена, что Фредерик уже обнаружил ее отсутствие. Даже если бы он решил не сообщать ей, куда уходит, о само факте ухода он всегда ее предупреждал. Кроме того, перемещение по каминной сети вовсе не является беззвучным, хлопок получается почти такой же, как при аппарации. Александрина задыхается, чувствуя, как от быстрой ходьбы с непривычки начинает колоть в боку. Снег неровным слоем ложится на плечи и темные волосы, не прикрытые ни шапкой, ни шарфом – они тут же начинают завиваться. Руки без перчаток мгновенно замерзают, но Флеминг не обращает на дискомфорт никакого внимания: она различает очертания своего брата, входящего в кофейню, чтобы забрать давно приготовленный заказ, и срывается на бег.
Ей невдомек, что Праудфут вместе с Анри  оказываются совсем рядом, она не слышит их разговора, не знает, как рискует. Впрочем, даже если бы и знала, рисковала бы все равно, ведь она делает все это не ради себя, а ради своего брата. Глупого, влюбленного мальчишки, который не осознают, в какое серьезное дело сумел вляпаться с этими своими костяными рунами, древними артефактами и письмами, которые должны были успокоить Рину, но вместо того только разбудили в ней подозрение и еще большее ощущение брошенности. Ощущение, которое в этом грязном, старом Париже почти сошло на нет, потому что Фламандка почувствовала себя нужной. Несмотря на то, что она практически напросилась вместе с Эриком в странный город, она действительно привязалась и к этим черствым улицам, и к человеку, который позволил ей помочь себе, который доверился ей. Человек, доверие которого она не оправдала.
-Ты с самого начала знала, что так случится. Что ты при первой же возможности сорвешься спасать братца, что используешь Эрика, словно он информационное бюро. Что ж тебе так щемит сердце, что же руки нет сил спрятать в карманы пальто? Беги, Флеминг, пока можешь, беги. Только не думай, что от себя самой сбежать удастся, - внутренний голос  превращается во внутреннего беспощадного цензора, который отсекает всякие мысленные попытки оправдаться перед самой собой. С большим трудом удается остановить поток самобичевания, уговаривая себя, что жизнь брата важнее доверия Праудфута.
«Мы сработаемся». Рина тяжело дышит, останавливаясь у дверей кофейни. Она видит, как Эндрю расплачивается за выпечку и забирает пакет светло-коричневого цвета. В момент, когда он поворачивается к двери, Александрина почему-то разворачивается к нему спиной. Сердце колотиться в бешеном ритме, но не только из-за бега: она не видела брата долгие годы, получала от него помятые открытки с парой слов и больше ничего. Она боится не узнать его лица. Боится, что увидит глаза убийцы, ведь ей кажется, что если человек лишал кого-то жизни, это отразится в его зрачках, в потемневшей радужке, в кругах под глазами, в морщинах у уголков. Ей становится страшно.  В самый последний момент, решающий. Колокольчик на двери кофейни жалобно звенит, оповещая, что Эндрю вышел из помещения. По всему телу проходит электрический ток, будто душа падает в бездну. Тогда Рина поворачивается и преграждает решившему встретить свою подружку Эндрю путь.
Одна минута.
Шесть десятков секунд – слишком маленький период, чтобы все объяснить толком, но нужно не просто успеть, еще и убедить брата бежать вместе с ней. Флеминги встречаются глазами: темно-карие и ярко-голубые. Одни настороженные, другие – отчаянно-умоляющие хотя бы выслушать. Голос Эндрю звучит жестко.
-Что ты здесь делаешь?
-Нет времени объяснять. За тобой слежка. Авроры. Нужно бежать, немедленно, - ее голос сбивается на шепот, уверенный шепот, который девушка подкрепляет жестикуляцией. – Пожалуйста, Эндрю. Ты всегда защищал меня, теперь моя очередь тебе помочь. Бежим, пока есть возможность.
Но он смотрит на нее так, словно она чужая. Глупая кошка, выброшенная на помойку. Сперва; а после смягчается, даже позволяет себе самоуверенную улыбку.
-Нет, все в порядке. Мы с Норой в полной безопасности.
-Дурак, - выпаливает Александрина, хватая брата за руки так, что несчастный пакет с выпечкой падает в снег, - если тебя не достанут авроры, достанут пожиратели. Они хотят от тебя артефакт, я почти уверена, что твоя Нора с тобой только ради этого артефакта, а ты… Ты веришь, как глупый мальчишка, которого поманили красивой игрушкой! Эндрю, пожалуйста, бежим со мной, тебе нужно спрятаться!
Она смотрит жалобно, почти отчаянно; впивается пальцами в запястья брата, пытаясь утянуть его куда-то в сторону от кофейни.
-Просто исчезнуть, Эндрю.
-Я люблю ее, ты не понимаешь… Ты никогда не поймешь, ты слишком холодная, Лекси, чтобы понять чувство привязанности, - тихо, почти спокойно произносит Эндрю, едва ли двигаясь с места.
-Зато я знаю, что такое предательство, - горько усмехается Фламандка, каким-то шестым чувством понимая, что Праудфут и Анри находятся уже очень близко. – Она предаст тебя.
«Она» появляется из-за угла через мгновение. Выхолощенная, меркантильная тварь, во все глаза глядящая на Флемингов, которые застыли в нерешительности. Александрина оживает первой, вновь поворачиваясь к брату.
-Пожалуйста, пожалуйста, ну поверь мне! – отчаяние ее импульсами передается брату, - Она пожиратель… Она предаст тебя, я видела сон, Эндрю! Ты всегда верил в мои способности, поверь сейчас! Тебе не жить, если она рядом… 
Закрыть глаза перед тем, как увидеть в отражении витрины, как Алиенора вскидывают свою палочку в направлении Александрины с хищным выражением лица. Эндрю нужен им, раз за него готовы бороться.
-Щенок, ты посмел предать меня?! МЕНЯ? – Бюффе словно бы сошла с ума от понимания, что Эндрю готов броситься вместе с сестрой, куда глаза глядят. Заклинание вырывается из ее палочки красным всполохом ярости, гнева, разочарования. Поражающий огонь разрезающего накидывается на Рину. Она зажмуривает глаза, вжимаясь в брата, а на периферии сознания птахой бьется мысль о том, что он пахнет чужим человеком, не-сандаловым.
Ноль минут.
Удар.

Удар.
Неминуемое  столкновение реальности и желаемого. Убежать и спрятаться невозможно; холодные пальцы цепляются за запястья брата, который отказывается верить в то, что говорит его сестра. Предательство? Обман?
-Она просто использует тебя, Эндрю, а когда ты перестанешь быть нужен ей, уничтожит. Буквально, - пламенныt речи не убеждают застывшего в нерешительности мальчика. Ну же, Флеминг, реши уже что-то, или поверь или отпусти, но только не молчи, словно в рот воды набрал, словно и сказать-то нечего кроме опустошенного «как ты меня нашла». Авроры. Вернее, один аврор помог Рине найти брата. Один, которого она предала, разрушив все планы. Ничего, Эрик и сам справится, никуда Бюффе от него не денется, тем более, что разъяренная барышня уже здесь, рядом, уже достает волшебную палочку, чтобы наказать тех, кто нарушил ее планы. Да, Праудфут справится, возьмет крупную рыбку в виде французской шлюхи, а от брата Александрины пусть держит руки подальше. Она не даст ему забрать Эндрю, посадить его за решетку. Из груди вырывается не шепот, не крик, но свист, заставляющий кожу исходиться мурашками. Здесь слишком много лишних, посторонних людей. Если бы можно было все объяснить, спокойно, обстоятельно, Эндрю не глазел бы не Лиан с широко раскрытыми глазами.
-Да влюбился ты что ли в нее?! – рычит Рина, отчаянно пытаясь встряхнуть брата, который все никак не может прийти в себя, осмысливая информацию. Он не смотрит на сестру, он смотрит только на Нору, которая появилась из-за угла. Какого черта?!
Удар.
Неминуемое столкновение защитного заклинания и предплечья выводит из равновесия; Рину отбрасывает от брата, она падает на землю, больно ударяясь о нее локтем.
-Цела? Это так теперь защитные действуют, Рик?! – хочется закричать возмущенно, испуганно, скомкано. Она не смеет предъявлять ему претензий.
Она не смеет перестать волноваться о том, что следующее заклинание уже летит в спину Праудфута. Заклинание, которое он с легкостью отражает, но все же… ради брата Фламандка сбежала от Фредерика раньше времени, но она не может не волноваться о нем. Даже видя темные глаза, возмущенные, измученные волнением, искалеченные гневом. Просто. Не может.
-Нет, стой, - вскрикивает девушка, когда аврор тянет ее за плечи, поднимая с земли легко, словно пушинку и тащит за угол, прижимая к кирпичной, жесткой стене спиной, - Эндрю!
Нет, Рина не в истерике. Наоборот, она предельно, цинично спокойна. Только сердце бешено бьется, когда ладонь Праудфута смыкает девичье запястье.
-Не рычи на меня! – тигрица, а не ласковая бродячая кошка, наивно пытающаяся рассмотреть в каждом встречном хозяина, который выбросил ее на улицу. Только все равно обнимает лицо аврора, словно так, на ощупь, пытается понять, доказать себе, что мир реален и что происходящее не вымесел, не плод больной фантазии. И еще в этом жесте – запоздалая забота.
Между ними нет даже расстояния рамок приличия; о каком приличии или неприличии можно говорить, когда следующее же заклинание ударяется в угол здания, заставляя кирпичики разлететься мелкими осколками красного цвета? Так и от доверия, наверное, остаются только черепки. Рина испугана только тому, что видит в глазах Эрика злость. Может быть, поэтому она и кивает головой так яро, подтверждая, что трансгрессирует отсюда. Нет, она не пропадет. Черт, он волнуется? А она.. смотрит на его спину, которая исчезает за углом. Слышит вскрики, провозглашающие заклинания, слышит то, как тела ударяются о землю.
-Еще один шанс, - тихо под нос.
Александрина выбегает из-за угла, бросается к прижавшемуся к стене Эндрю, тянет его за руку, лишь глазами умоляя последовать за ней. Уклоняясь от летящих заклинаний, уклоняясь от того, чтобы смотреть назад, избегая того, чтобы увидеть лица людей, которые рискуют своими жизнями ради того, чтобы она могла «трансгрессировать».
Флеминги забегают в ближайший переулок, в котором отдаленно слышны отзвуки перестрелки.
-Доверься мне? – тихо шепчет Рина, обнимая ладонь брата своей. Пришло время для трансгрессии.
-Да, ты, кажется, уже одному такое говорила.. И ничего не вышло из этого путевого, - подтрунивает внутренний голос.

Лондонские улочки, как и улицы Парижа, выглядят уставшими и заледеневшими. Рина кутается в пальто, обнимая поднятый ворот у горла. Что ей остается, кроме как брести по улицам серого города, ловя волосами и ртом снежинки, плачущие с неба? Она уговорила Эндрю сбежать. Он теперь где-то в Восточной Европе. Самым сложным оказалось уговорить его не писать ей теперь уж точно, даже не присылать открыток. Она не будет знать, где он и что с ним, но и у пожирателей не будет возможности это выяснить. Руны все еще при нем. Кольцо все еще при ней. Ощущение вины – тоже. Хаски ласковым зверенышем вьется у ног. Опьяненный близостью хозяйки, счастливый пес резвиться в снегу, едва ли замечая грусть самой Александрины. Теперь самое трудное, наверное. Она привыкла просить прощения. И привязываться тоже не привыкла, как-то это все не вяжется с ее характером, нелюдимостью, скрытностью. Но любопытство все же заставляет идти дальше. От своего дома, по улицам, через сквер, с ностальгическим настроением пройтись по гайд-парку, вспоминая первую встречу, а после свернуть и через два дома оказаться у жилища Праудфута. Стоять перед дверью, переминаясь с ноги на ногу, в то время как Голландец уселся у ног, доверчиво водя хвостом и с любопытством глядя на закрытую дверь.
-Что, понравилось тебе спать под столом? – усмехается Лиан, а после делает глубокий вдох и решительно стучит в дверь.
Он появляется на пороге – взъерошенный, не ожидавший, что она посмеет заявиться к нему домой после того, как разрушила так тщательно спланированный план.
-Я так спешно покинула Париж, что забыла свои вещи, - робко проговаривает Александрина. И действительно, вещи из квартиры она не забрала, - подумала, может ты их забрал? И заодно извиниться... зашла.
И снова - робкая улыбка. Эрик пропускает девушку внутрь, но, кажется, отговорка не самая лучшая.
Когда он смотрит на нее в упор, а после закрывает дверь, хаски ласково виляет хвостом, а сердце пропускает
Удар.

Знаешь, иногда оказывается больно лгать. Александрина лгала Праудфуту всю дорогу: как бы она не пыталась ему доверять, получалось несносно. К тому же, когда пришло время, она просто бросила его, сражаться с тремя пожирателями, а сама сбежала, прихватив брата. И теперь, стоя  на пороге квартиры Эрика, она кусает губы до крови, сжимая в руках поводок, отстегнутый от ошейника хаски. Он самостоятельный пес, а его хозяйка – барышня себе на уме, только.. все равно как-то зябко ловить на себе хмурый взгляд аврора, который спас ей жизнь. И страшно, что ей тут теперь не рады. А с чего бы ему радоваться ее приходу, когда она фактически предала его? Да, ради брата. Но все же.. предала.
У Александрины тысячи поводов и оправданий. Ей нужны ее вещи, нужно знать, что сказал Праудфут в своем отделе, потому что на работе Флеминг пока не появлялась, взяла когда-то давно заработанные отгулы. Ей нужно быть уверенной, что все будет в порядке, что он не предаст ее в ответ. Но от его сухого «проходи» внутренности сжимаются, и сердце бешено и тоскливо бьется о грудную клетку. Не простит. Он ее не простит. Слишком принципиальный. Слишком моралист, наверное. Только вот Эрик не слова не говорит об Эндрю, просто приносит чемодан и звонко ставит его на пол. Звонко. Громко. С резким стуком, так, чтобы она поняла, что ей здесь не рады. Так, чтобы стало понятно, насколько он раздражен, насколько он зол, насколько невыносим стал ему побег из Парижа.
Если бы она не была закалена одиночеством, ей захотелось бы плакать от этого взгляда. Хаски недовольно ворчит, чувствуя напряжение хозяйки, и легонько скалится на Праудфута. Голландцу он нравится, но не нравится, когда Рина нервничает. А она проводит подушечками пальцев по губе – на них остаются едва заметные следы крови. Все-таки до крови прокусила.
Хотелось бы сейчас сказать что-то шутливое и разряжающее обстановку, да только не выходит. Он весь взъерошенный и помятый. Вместо объяснений и приготовленных оправданий она, как ни в чем ни бывало, но все же с заметным беспокойством спрашивает:
-Ты вообще спал после Парижа?
Конечно, спал. Может, даже утешился в объятиях своей жасминовой пассии, запах которой Рина частенько ловила легкими, пока они работали над делом Эндрю еще в Лондоне. Ее жизнь теперь словно разделилась на то, что было до Парижа и то, что было после. Грустно.
-Но ты успел, - она призрачно улыбается в ответ на его гневную тираду. Он злится, злится, что она рисковала. А по поводу побега Эндрю он, наверное, и вовсе в гневе. Упустил же. След на репутации и прочие глупые вещи.. или нет. Разве Праудфут из тех, кто гонится за карьерой? Да нет, он из тех, кто бежит от своей собственной тени и прячется в работе. В этом он похож на Александрину.
-Правда, у меня предплечье и локоть до сих пор болят, - она усмехается. Говорит какие-то глупости, словно все было несерьезно, словно все было игрой. Словно ничего и не было. Только – было. И осталось, наверное. Где-то в нити пульса, быть может. А может и нет.
Рина опускает взгляд – впервые не выдерживает этот хмурый, тяжелый, испепеляющий ответный. Она виновата перед Праудфутом. Ей многое нужно узнать еще от него, но.. все рабочие вопросы отходят на второй план, когда девушка понимает, что он действительно беспокоился о ней. И кричит на нее не потому, что упустил преступника, а потому что ему, наверное, тоже больно.
Больно ведь не только предавать. Но и быть преданным тоже.
-Прости меня, - она совсем тихо шепчет, продолжая кусать губы. И не смотрит на него, но все же пытается объяснить то, что считает нужным, - ты должен понять меня. Он мой брат, я не могла его просто так отдать ни тебе, ни пожирателям. Я знаю, что рисковала, я и сейчас рискую, наверное, вообще появляясь в Лондоне. Но.. я просто не могла поступить иначе, ты же понимаешь. Он брат. Неприкосновенный. Самый родной, хоть и немного безумный.
Только теперь Александрина осмеливается поднять взгляд ярко-синих глаз на Праудфута. И еще она теперь способна сделать шаг ему навстречу: буквальный, физический шаг. И несмотря на его недовольство, обнять лицо ладонями – нежная кожу покалывает щетина – и в глаза заглянуть, будто ей ничего уж не страшно.
-Прости меня, - она повторяет едва слышно, - прости, что сбежала и подвергла риску операцию. Но все обошлось, правда? Бюффе у вас, она выдаст планы пожирателей.. Это большой сдвиг в деле.
Несколько раз моргает, отступает, опомнившись.
-И за то, что спас мне жизнь, спасибо, - голос совсем тих. Рина встряхивается, расправляет плечи, словно что-то меняется в ней. Просто она вспомнила еще один повод прихода в эту квартиру.
-То кольцо, которые мы все время искали… - Александрина снимает кольцо с указательного пальца и протягивает его Фредерику, - если оно сможет помочь делу, забери его. Хотя это всего лишь сувенир.
Она смотрит напряженно, но слишком нежно. Он может на нее злится, а она на него – нет. Злится на человека, который стал тебе таким близким всего за несколько недель.. разве это вообще возможно?
Знаешь, иногда говорить правду тоже больно.

Отредактировано Alexandrina Fleming (2013-01-16 23:57:46)

-Меня вполне может вспомнить Бюффе, - спокойно отвечает Александрина, вновь поднимая глаза на Праудфута. «Спокойно», потому что по возвращении в Лондон на девушку напала некоторая апатия. Какая разница, что будет дальше? Она помогла брату. Она разрушила план друга. Ну и что, что план предполагал захват Эндрю? Было бы глупо тешить себя надеждами о том, что Эрик поступится своими принципами ради ее брата, ведь она ему.. Кто я тебе, Эрик? Да никто, правда? Именно поэтому она и заявляет так спокойно, - она может вспомнить, что в тот день я была у кофейни, что я была рядом с Эндрю.
Доверие, которое немного прогнило после всего, но все же остается доверием; Рина всматривается в лицо Фредерика и усмехается. Может быть, ей и вправду не о чем волноваться, может быть, ее-то он и осмелился прикрыть перед начальством.
-Он не вернется. Я его больше никогда не увижу, - тихо, сквозь зубы. Опустошение. Она потеряла Эндрю однажды, когда он бросил ее, как оказалось, ради сомнительных артефактов и таких же сомнительных связей. И вот, снова. Только теперь уже она виновата в том, что он не вернется. Лиан даже не знает, в какой точно стране он находится, - никогда.
Голос становится бесцветным.
-Но он хотя бы жив и не радуется встречам с дементорами в Азкабане, - шепчет внутренний советчик, успокаивая. Невозможно успокоиться, когда знаешь, что никогда больше не встретишься с человеком, который тебе дорог. Наверное, именно поэтому Рина и пришла к Праудфуту сегодня, потому что знает, что не увидеть его будет еще больнее. Тысячи поводов, но причина одна. Узнать, что с ним все в порядке. Понять, что его не уволили за то, что упустил «преступника». Подышать еще немного запахом старых книг и сандаловым ароматом.
-Ситуаций для фокусов более не предвидится, - вздыхает Рина с какой-то толикой кажущейся грусти. Не от кого будет сбегать, да и не к кому. Вот он сейчас выставит ее чемодан за дверь, ключ щелкнет в замочной скважине и Александрина сможет вернуться в свою квартирку, снова читать при свечах, думать о чем-то, наблюдать за ночным небом. Она ненавидит ночное небо Лондона, оно скупое. Оно не разговаривает. Не волнуется, не печалиться и не радуется. Оно просто есть и ему этого достаточно, а вот Рине недостаточно просто быть. Ей хочется ощущений и эмоций.
Хаски вкрадчиво чихает и переминается с лапы на лапу – в этом доме ему всегда хочется есть и спать.
-Но если что, ты будешь первым, кто узнает о моих планах, - призрачная улыбка расчерчивает губы, когда Александрина замечает на лице Эрика удивление. Девушка кивает в подтверждение его мыслям. – Это кольцо все время было со мной, ты мог его видеть.
Улыбка превращается в настоящую: Рина вовсе не хочет его задеть или подшутить, просто показывает, что все еще доверяет. У него глаза уставшие, измученные. И лицо такое знакомое; пальцы помнят ощущение покалывания от щетины, но Флеминг не решается сократить расстояние еще раз. Иначе она бы просто обняла Праудфута снова, заглянула бы ему в глаза, уговорила бы отправиться спать и выспаться, наконец – нельзя столько курить и столько кофе пить тоже не лучший выход.
-На нем защитные рунические символы, но они не подкреплены заклинанием, я проверяла, - проговаривает Алекс, снимая пальто и оставляя его на ближайшем стуле. Хаски радостно машет хвостом в подтверждение того, что счастлив, что может снова занять свое излюбленное местечко под столом, а Рина просто рада тому, что, кажется, никакого серьезного урона ее выходка не принесла. Кроме болящей руки ничто больше не напоминает о том, что Эрик жутко разозлился на непослушную, несносную девчонку, которая ослушалась его просьб. От его взгляда хотелось спрятаться,  а теперь..
Теперь чайник закипает, весело посвистывая, Голландец грызет собственный хвост, выискивая мелких блошек и изредка поскуливая от удовольствия. А Рина смотрит на Фредерика и все никак не может понять, почему он прикрыл ее, хотя она, фактически, предала его. Все ведь могло закончиться не так радужно.
Александрина подходит к окну и всматривается в летящие за ним снежинки: когда еще увидишь в Лондоне подобную красоту?
-Так что это кольцо – просто сувенир. А может, даже суеверие, - у нее тихий, вкрадчивый голос, - даже если оно и защищает… Впрочем, от заклинания меня защитило не кольцо.
Праудфут как раз напоминает про руку, локоть. Рина смущенно улыбается – она уже успела забыть о том, что рука все еще побаливает. Умение отключаться от собственной боли не раз спасало ее от многочасовых самобичеваний и жалений себя.
На ней белая блузка и черные узкие брюки; волосы собраны на затылке в пучок, только несколько прядей выбиваются – заклинание постепенно расслаивается к вечеру. Вместе с осознанием того, что Эрик все же хочет осмотреть руку и предплечье приходит еще большее смущение. Это странно, давать другому увидеть сетку сосудов по внутренней стороне руки; дать дотронуться до кожи.
-Мне закатать рукав? – осторожно интересуется Александрина, скользя взглядом по темным бровям мужчины. Лоб с морщинами от долгих дум; глаза, у которых собирается нерешительная улыбка. Улыбаться глазами – это дар, не правда ли?
Рине вот хочется улыбнуться, но она застывает в нерешительности.
Слишком близко.
В голову лезут мысли о репутации Эрика.
«У вас репутация хорошего аврора, мистер Праудфут», - передразнивает внутренний голос, - «Вы полны загадок, мисс Флеминг».
Хаски притаился под столом, с интересом наблюдая за двумя молодыми людьми у окна.

Александрина не способна не смотреть на Праудфута, отводящего взгляд. Она не способна заставить себя посмотреть в другую сторону. У него черные волосы – такие же взъерошенные, как у только что проснувшегося человека; синяки под глазами – на самом деле он почти не спал. Рине хочется снова обнять его лицо ладонями и заставить замолчать, но он замолкает сам. И просто отводит взгляд.
-Что ты сделал, Эрик? – вопрос вырывается из легких трепетным шепотом. Второй вопрос, о том, почему он это сделал, так и остается невысказанным. Между друзьями могут быть секреты. Между друзьями?
Внутренний голос усмехается, качая головой:
-Ты ведь не из-за вещей сюда пришла, глупая девчонка. Снова связалась с аврором – только на этот раз предала ты. Нет предела совершенству во лжи. Только ты не врешь больше, разве что себе. Ты не из-за Бюффе здесь и не для того, чтобы вручить Праудфуту кольцо. Зачем ты пришла, Флеминг?
Пес под столом мирно развалился и довольно засопел – ему очень нравится спать в этой квартире. А Рине нравится смотреть на мужчину, который снимает чайник с огня.
-У Бюффе истинно девичья память? – сарказм и насмешка скорее как защитная реакция, чем действительный интерес. Рина сейчас слишком обескуражена: никто раньше так не поступал с ней, ради нее. Это одновременно греет и пугает. Греет, потому что помимо заботы Голландца Александрина мало от кого получала тепло. Пугает, потому что это уже похоже на привязанность с ее стороны. Фламандка давно поняла, что проще жить, не привязываясь к людям, это обеспечивает некую независимость, некую призрачную уверенность, что больше ты не будешь чувствовать боли или обиды.
Эрик о чем-то задумывается, будто вспоминает. Взгляд Александрины перемещается с его напряженного лба на плечи, а после и вовсе убегает на стену. Теперь не смотреть оказывается немного проще. Девушка кусает губы и обнимает руками подоконник, почти что присаживаясь на него, но не позволяет себе подобной роскоши. Чужая квартира. И Рина здесь – чужая. Она прикрывает глаза, глубоко вбирая в легкие запах сандала. Мир кажется лучше, чем был до этого момента. Но это ничего не меняет. Флеминг улыбается невольно вспоминая, как они с Праудфутом по многу часов сидели над книгами по рунам, материалам дела, перебирали, перечитывали, спорили, ругались, потом извинялись друг перед другом. Как кофе залило одну из фотографий, когда Рина обожглась о горячую чашку. Как Эрик не хотел давать ей копию какого-то документа… теперь все кончилось. Париж в прошлом. Эндрю в безопасности.
У Праудфута – есть его жасминовая женщина и работа.
У Флеминг – Голландец и книги, которые больше не спасают от мыслей.
-Да, конечно, - тихо произносит Александрина, опомнившись от мыслей, заполонивших голову.
Он все же просит девушку закатать рукав и Лиан подчиняется, продолжая поджимать губы. «Больно не будет». Уже больно. Она все ищет способы продолжить эту странную, едва завязавшуюся дружбу, прерванную ее побегом, но не находит поводов и причин. Кроме одной единственной. И эта причина – его внимательные глаза, наблюдающие, как тонкие девичьи пальцы расстегивают пуговицу на манжете, а после освобождают руку до локтя.
У нее рука холодная, нежная. Синие отметины, свидетельствующие об ударе, расплываются на кожу уродливыми пятнами, совершенно нелепо смотрящимися на такой бледной, прозрачной коже – каждый сосуд виден. У него рука теплая, заметно темнее, чем ее. Эрик проводит волшебной палочкой по отметинам – по ним пробегают легкие, незаметные почти волны, которые забирают вместе с собой синяки, уходя. Исцеляют.
-Спасибо, - тихо проговаривает Алекс, внимательно глядя на Праудфута, когда тот изучает ее лицо, а после подается ближе. И когда его лицо оказывается слишком близко, когда она может почувствовать на своей коже теплое дыхание, ее остается только вышептать повторное слово благодарности, потому что в следующий момент такой возможности не остается.
Что-либо объяснять становится совершенно ненужным, когда губы сталкиваются в каком-то дерзком, исступленном, коротком поцелуе. Поцелуе, который может стать самой главной ошибкой; поцелуе, который залечивает раны лучше, чем заклинание.
-Сработало? – усмехается Александрина, когда Праудфут отстраняется, словно сделал что-то непозволительное. Он извиняется, наверное, впервые за весь период их знакомства, а она даже ничего другого сказать не может.
Да просто нечего говорить. Ничего непонятно, но говорить… Рина не знает, что сказать. Только обнимает его лицо осторожно, мягко притягивая ближе к себе.
-Не за что тебе извиняться, - тихий шепот в губы и неловкая, робкая улыбка. И еще один поцелуй – слишком чувственный для дружеского, - Мне, наверное, пора уйти.
Она замирает, отводя взгляд.
Теперь хватило бы одного слова, чтобы она осталась.
Оно будет произнесено?
Александрина не способна смотреть на Праудфута, отводящего взгляд.

Все, что может позволить себе Александрина, это обнимать его лицо холодными ладонями, улыбаться покалыванию колючей щетины, прикасаться губами к губам. Неспешно, словно бы пробуя на вкус – Праудфут, ядовитая смесь сандала и крепкого кофе, сигаретного дыма, сизых тучей Парижа. Праудфут, неторопливые поцелуи по щекам и сильные руки на талии. Праудфут, который не умеет останавливаться, когда она слишком близко. И когда слишком далеко – тоже. Он ведь не ответил, что сделал для того, чтобы Бюффе даже не вспомнила о мисс Флеминг, которая помогла брату сбежать.
Рина не может позволить себе остаться, но и не ответить на короткий, исступленный поцелуй не может. Словно бы оба соскучились, а хаски не скулит жалобно во сне, дергая лапой. Словно бы они не друзья, а что-то большее.
Когда раздается противный скрежет ключа в скважине и дверь открывается, когда в затхлом воздухе квартиры раздаются звуки уверенных женских каблуков, все, что остается Лиан – это отпрянуть от Праудфута. Нашкодившая девчонка. Забывшаяся дрянная бродячая кошка, которая думала, что ею еще могут дорожить.
Приторный запах жасмина впивается в легкие стальной хваткой; подумать только, раньше она любила этот запах, теперь – ненавидит. Темные глаза Вивьен впиваются в Рину, но быстро находят другую свою жертву. Александрина усмехается, когда Голландец поднимается на лапы и недобро глядит на женщину, застывшую в дверях. Она учиняет допрос, она хочет знать, что происходит и кто такая Алекс, а ей самой – чертова привычка Праудфута называть Фламандку прозвищем, отдающим мерзким американизмом выворачивает наизнанку от неудовольствия – хочется рассмеяться в лицо и мужчине, и женщине.
Она – тень. Ее здесь нет. Хаски ободряюще льнет к ногам. Рина задумчиво и почти машинально наклоняется, чтобы потрепать его между ушей. Пес благодарно сопит, но продолжает зло скалится на Вивьен. Лиан не собака, она не скалится; но душа ее полнится сарказмом и обидой. А еще чувством неполноты, чувством одураченности.
-Ты же знала, что репутация просто так не бывает опасной или дурной, правда? Просто он такой, какой есть. Вот такой, не умеющий быть с кем-то одним. Только его волнения за тебя непонятны, но… А к чему все это? – внутренний голос впервые кажется растерянным, после добавляет, - не дело связываться с аврорами, правда, Флеминг? Как-то не выходит у тебя с ними.
Рина машинально пожимает плечами. Может, стоило бы поговорить, но только… нечего тут выяснять. Нечего. Поцелуй, который ничего не значит. И тепло его глаз, и тепло его рук. И забота, и то, что жизнь спас. В голове играет рок-н-ролл, когда выясняется, что они договаривались о встрече. Рина ухмыляется: не отчаянно, не побито. Это скорее торжественность женщины, которая давно знает, что ей предначертано. Той самой, которая действительно торжествует, когда жизнь подкидывает подтверждение ее догадок – даже самых болезненных. Привязанности не проходят даром. И в этом нет ничего необычного или дурного. Это просто есть. Констатация факта.
-А я, мадам, обеспечила Вашему дорогу Фредерику продвижение по службе, я полагаю, - улыбка не сходит с губ Александрины. Она прекрасно знает, что он успел к ней привязаться, прекрасно знает, что во многом то, что Эрик не выдал ее властям, было продиктовано его дружественными чувствами, но все же не может не съехидничать. Поводит плечами, скидывая наваждение и спокойным тоном заявляет, обращаясь к мужчине, пока хаски все также озлобленно скалится и рычит, - было приятно с Вами работать, мистер Праудфут. Когда понимаешь, что у человека, даже самого опытного, есть слабость – Рина просто не может не повести бровью, намекая аврору, как он упустил ее брата – это всегда приятно. Всего хорошего.
Получается как в дешевом романе. Получается как-то не слишком по-доброму. Да только Рине нет до этого дела. Хочет ее – пусть разберется с прошлыми связями. А если не хочет… Она не пропадет.
-Голландец, за мной, - тихо произносит Рина. Незаметно для сверлящей взглядом Эрика Вивьен Флеминг уменьшает чемодан до размеров дамской сумочки и сжимает его в руке. Ее улыбка – искривление губ человека, который знает, что на предательство отвечают только предательством. Шах. Мат. Игра закончена, все довольны.
Все, что может позволить себе Александрина, это уйти.