Il me disait: Darling
Quand on a l'étincelle
Et des rêves à la pelle
On doit piquer son sprint
Carla Bruni - Darling
Кэмпбелл, крепко сжимая в руке пустой стакан, внимательно следил за Софией. Казалось, он просто глядит на ее, совсем не воспринимая, что она говорит, но он слышал каждое слово, и хорошо понял все это человеческое беспокойство. Ангусу ли не знать, с его-то дурной репутацией, как трудно убедить женщину, что он искренен с ней, как ни с кем другим, что он говорит правду.
Но, кажется, несмотря на свои опасения, Лагранжель верила Ангусу. Она держала его за руку и так вдумчиво смотрела на него, что он невольно отводил взгляд и таращился на рыжую плитку, которая чудаковатым рисунком была выложена на кухонном полу. Он чувствовал себя пятилетним ребенком, который дрожал перед матерью, самым страшным наказанием которой были долгий взгляд и красноречивое молчание. Кэмпбелл испытал истинное облегчение, когда София отпустила его руку и забрала пустой стакан, в котором некогда плескалась дурманящая жидкость.
- Я останусь, – ответил Ангус, мысленно ликуя, на вопрос Лагранжель, который она задала после того, как снова села перед ним. – У тебя есть музыка? – спросил спортсмен, строго поглядев на нее. – Я хочу пригласить тебя на танец, – объяснил Кэмпбелл, поднявшись со стула. Перед глазами все поплыло, и он ухватился ослабевшей рукой за барную стойку, чтобы не упасть. – Что-нибудь французское. У тебя есть, я знаю, – уточнил Ангус на всякий случай. Его голос дрожал, а мысли путались. Он хотел выиграть для себя время, отправив Лагранжель к приемнику. Чтобы, пока она включает Карлу Бруни, он мог придумать, что сказать. – Давай… Давай проведем этот вечер хорошо, – улыбнулся он Софии и снова сел.
Ноги были совсем слабыми. Ангус чувствовал, что колени его дрожат. Он все время растирал их влажными от пота ладонями. Желтый свет кухонной люстры стал раздражать. Кэмпбелл с радостью выпил бы сейчас еще пару стаканов, чтобы отключиться и не чувствовать, как сильно болят его глаза. Их жгло так сильно, что спортсмену казалось, будто его лицом окунули в бочку с горячей водой. Ангус попытался отвлечь себя мыслями о Софии. Он потратил несколько свободных минут, чтобы свыкнуться с ощущением нездоровой слабости в теле вместо того, чтобы сочинить убедительную речь.
И поэтому, когда заиграла музыка, и Ангус услышал бархатный голос Карлы Бруни, он вдруг с ужасом осознал, что так и не придумал, что сказать Лагранжель. Теперь молчание казалось неловким. Бруни пела о девушке и мужчине, который называл ее Дарлинг. Так удивительно, что София включила именно эту песню.
И Кэмпбелл поморщился, глядя на Лагранжель. Он спросил себя, чем она лучше девочек-фанаток. Неужели все дело во французском шарме? Бросьте. Ангус видел девушек и красивее, когда однажды, во время командировки, побывал в одном французском пабе. Там было много разных женщин, и все они собрались в одном месте, чтобы, нарядившись в открытые платья, подцепить каких-нибудь симпатяг. Они были очень хорошенькими и, что самое главное, легкодоступными. И, наверное, любой посетитель бара искренне наслаждался тем, что в тот вечер у него была возможность выбрать любую.
Эти девушки не казались Ангусу менее обворожительными, когда он смотрел на Софию. Но теперь они представали перед ним в каком-то новом свете. Все разговоры о том, что для влюбленного мужчины только его избранница самая красивая, - вздор, потому что Кэмпбелл все еще бережно хранил в своей памяти образы его бывших женщин. Однако сейчас он вспоминал о них без сожаления, с которым обычно мужчины думают о своем прошлом. Ангус больше не хватал уже просто красивых француженок за призрачные руки, чтобы удержать рядом с собой как единственное доказательство его мужского величия. Теперь он, некогда душой принадлежавший им, говорит о них без восхищения, потому что теперь только одна женщина может сказать, что властвует над ним.
- Послушай… - промямлил Кэмпбелл, поднявшись со стула. – Я не могу подарить тебе небо в алмазах, - прошептал Ангус и шатающей походкой подошел к Лагранжель. Несколько секунд он стоял перед Софией, ничего не говоря, и с неподдельным интересом смотрел на нее, словно на ряженного в смешные одежды артиста цирка, чуть склонив голову в сторону и щуря глаза, потому что свет в «гостиной» был еще ярче, чем на кухне. Дрожащей рукой Кэмпбелл провел рукой по щеке своей избранницы, и больше никакие слова, ему показалось, были не нужны. Обычно далее следует страстный поцелуй, но Ангус опять только улыбнулся и осторожно обнял Лагранжель.
- Но я обещаю, - начал он, двигаясь в такт музыке, одной рукой обхватив Софию за талию, а другой - протирая разболевшиеся глаза, - что буду рядом, пока это возможно. Буду защищать тебя. Сделаю самой счастливой, - проговорил Кэмпбелл и прижался щекой к бархату волос Лагранжель, вдыхая неестественный запах дорогих духов. Наконец, и вторая его рука была свободна, и Ангус прижался к Софии так сильно, чтобы она могла почувствовать, как он был напряжен, но каким слабым сделал его алкоголь. – Только, пожалуйста, не отвергай меня, - прошептал Кэмпбелл и, легко проведя рукой по пышным волосам Лагранжель, убрал их за ухо, открывая своему взгляду нежную кожу ее изящной шеи. – Пожалуйста… – прошептал спортсмен и, будто извиняясь за свое дурное поведение сегодня, покрыл ее поцелуями, легкими касаниями губ, обжигая горячим дыханием и заставляя Софию, он это чувствовал, дрожать от его торопливых прикосновений.
Отредактировано Angus Campbell (2013-06-25 19:26:44)